Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Аршеневский уверял, что взяток сам не брал и ни через кого не получал, «а только обретающиеся в той губернии его сродственники и свойственники, также и приятели, из одной своей приязни и любви обсылали его к торжественным праздникам живностью, а когда хлеб поспеет, то разным хлебом». Призванный перед собрание Сената, Аршеневский признался в своем преступлении и в том, что в бытность еще вице-губернатором взял взятку с ротмистра Владимира Потемкина. Имея дело в губернской канцелярии о своей женитьбе, Потемкин, чтобы ускорить решение, дал Аршеневскому 25 червонцев, 70 рублевиков, лошадь в 40 руб. и 440 пудов сена. Прокурору Николаю Волынскому он дал две лошади, секретарю Ефиму Мордвинову 10 руб. и девку, канцеляристу Ивану Комлеву 20 руб. и малого в 17 лет[429].

Аршеневский был еще из мелких лихоимцев. Знаменитый следователь Крылов, воронежский губернатор Пушкин были покрупнее. Надворный советник Контяжев в Оренбурге без взятки не давал жалованья нижним чинам. Симбирский воевода князь Назаров сам ссорил дворянство и «после беспримерными взятками пользовался».

Взятки брались не только при каждом удобном случае, но и отыскивались для того разные предлоги. Так, воевода гор. Валуек, Белогородской губернии, Клементьев, канцелярист Бочаров и новгородской губернской канцелярии регистратор Яков Ренбер брали взятки за привод к присяге[430].

Коллежский советник Василий Шекуров взял с атамана гребенского войска, за выдачу жалованья, калмыцкий тулуп и голову сахару. Подрядчики должны были платить приемщикам; крестьяне – духовенству за исполнение треб; подчиненные – даром работать начальнику. Саратовский полицеймейстер Иван Малахов употреблял десятских и сотских для своих домашних работ и заставлял их караулить пивоварню откупщика Петра Хлебникова[431].

Взяточничество до такой степени всосалось в плоть и кровь русского человека, что, по его мнению, никакое лицо, как бы высоко оно поставлено ни было, без взятки ничего не сделает. Анна Ватазина, жена товарища костромского воеводы, прося императрицу о производстве мужа ее в коллежские асессоры, писала: «Умились, матушка, надо мной, сиротой, прикажи указом, а я подведу вашему императорскому величеству лучших собак четыре: Еполит да Жульку, Женету, Маркиза»[432].

Все эти поборы были настолько тягостны для населения, что в 1764 году появился ложный указ императрицы, грозивший взяточникам жестоким наказанием. 17 марта 1764 года, на Сенатской площади, при барабанном бое, палач сжег этот указ, в котором говорилось: «Время уже настало, что лихоимство искоренить, что весьма желаю в покое пребывать, однако, весьма наше дворянство пренебрегают Божий закон и государственные права и в том много чинят российскому государству недобра. Прадеды и праотцы, Российского государства монархи жаловали их вотчинами и деньгами награждали, и они о том забыли, что воистину дворянство было в первом классе, а ныне дворянство вознеслось, что в послушании быть не хотят, тогда впредь было в России, когда любезный монарх Петр Великий царствовал, тогда весьма предпочитали закон Божий и государственные правы крепко наблюдали. А ныне правду всю изринули, да и из России вон выгнали, да и слышать про нее не хотят, что российский народ осиротел, что дети малые без матерей осиротели; или дворянам оным не умирать, или им перед Богом на суде не быть? – такой же им суд будет: в юже меру мерите возмерится и вам».

Сенат обещал 100 руб. тому, кто откроет сочинителя указа, а императрица приказала объявить, чтобы отныне народ не верил никаким указам, кроме печатных[433]. Тем не менее правительство само сознавало, что взяточничество «возросло так, что едва есть ли малое самое место правительства, в котором бы божественное сие действие, суд, без заражения сей язвы отправлялося: ищет ли кто место – платит; защищается ли кто от клеветы – обороняется деньгами; клевещет ли на кого кто – все происки свои хитрые подкрепляет дарами». По словам одного из указов, суд обратился в место торжища, где нищего делают богатым, а богатого нищим[434]. Императрица поручила Сенату позаботиться о том, чтобы на места судей назначались люди достойные, «а чтоб справедливая служба награждаема была и малоимущие не имели причин к лакомству склоняться, назначить каждому пристойное жалованье, изыскав на то деньги не вновь налагаемыми с народа сборами, но другими благопристойными способами»[435]. Сенат не нашел таких способов, и рядом с утверждением новых штатов, для усиления чиновникам жалованья, был увеличен сбор[436]: с вина, пива, меду, гербовый сбор с купчих, закладных и духовных, с подаваемых челобитен, с находившихся в арендном содержании казенных амбаров, лавок, кузниц, с фабрик, заводов, паспортов, патентов на чины, жалованных грамот, дипломов, с заклеймления посуды, с продажи клея и проч. и проч.