Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Публикация губернской канцелярии не успокоила населения, а, напротив того, разъяснила ему всю угрожающую опасность, для устранения которой войск было недостаточно, и жители призывались к самозащите. С другой стороны, «публикация» послужила в пользу Пугачева, не имевшего на лице наложенных знаков, скрываемых под шапкой. Оренбургские жители, показывал впоследствии Пугачев[584], «твердили часто, что я Пугачев и беглый казак, однако же мои не верили и говорили противное. Тут же говорено было, да и письменно знать дано, что будто я бит кнутом и рваны ноздри, а как оного никогда не было, то сие не только в толпе моей разврату не причинило, но еще уверение вселяло, ибо у меня ноздри целы и потому еще больше верили, что я государь».

Таким образом, Рейнсдорп сделал важную ошибку, допустив ложь в столь серьезном деле; но ошибка эта была не единственная, и вслед за чтением публикации была сделана вторая. Но совету коллежских советников Мясоедова и Тимашева губернатор поручил последнему потребовать ссыльнокаторжного Хлопушу к себе в дом, куда и сам вскоре приехал[585]. Хлопуша был человек, лет двадцать воровавший и разбойничавший в пределах Оренбургской губернии, человек с вырванными ноздрями, с поставленными на лице знаками, два раза бегавший из Сибири, четыре раза битый кнутом и, наконец, содержавшийся скованным по рукам и ногам в Оренбургском остроге[586].

– Я посылаю тебя, Хлопуша, на службу, – говорил Рейнсдорп, – возьми ты четыре указа и поезжай в толпу Пугачева: один отдай яицким казакам, другой илецким, третий оренбургским, а четвертый самому Пугачеву; рассказывай всем, что он не государь, и если подберешь партию, то постарайся увезти Пугачева в Оренбург.

Хлопуша, конечно, охотно согласился снять с себя кандалы и получить свободу. Ему были переданы не указы, а увещевательные письма, подписанные наличными генералами и штаб-офицерами. В этих письмах Рейнсдорп и все подписавшие их уговаривали казаков, не вдавая себя в обман и «не ввергаясь в вящую свою погибель», отстать от самозванца. Чтобы не смешать писем и знать, какое кому адресовано, Хлопуша разложил их по разным карманам и ночью отправился к Пугачеву, который не воспользовался, по-видимому, выгодами своего близкого положения к Оренбургу и на несколько дней отдалился от города.

От Черноречья до Оренбурга было всего 28 верст, и если бы Пугачев шел не останавливаясь, то легко мог овладеть городом; но заявление Демидова, что жители Оренбурга не соглашаются его принять, заставило Пугачева подумать об увеличении своих сил, и потому он охотно принял приглашение татар Саудовской слободы побывать у них, а затем, с тою же целью увеличения своей толпы, он решил соединиться с яицкими казаками, жившими в Сакмарском городке. Повернув в левую сторону, самозванец двинулся степью на Сеитовскую слободу, известную также под именем Каргалинской, и тем дал возможность жителям Оренбурга и его гарнизону приготовиться к защите.

По дороге к Каргалу Пугачев разграбил многие хутора, в том числе и губернаторский, только за год пред тем построенный, богато отделанный и состоявший из 12 прекрасных комнат. При хуторе была «с хорошим украшением» церковь, в которую яицкие казаки и татары въезжали верхом на лошадях и разграбили богатую ризницу со всей утварью. Впоследствии у пойманных мятежников находили образа, писанные на холсте, вместо потников под седлами, «а у распятия Господня, которое над царскими дверьми стояло, усмотрен гвоздь в уста пробитый».

Поместившись на несколько часов в губернаторском доме и устроив здесь попойку, Пугачев приказал перебить все стекла в окнах и зеркала, изрубить стулья, столы, канапе и кровати. Шелковые занавески и сукно, которым были устланы полы, мятежники взяли с собою[587].

– Вот, господа, – говорил самозванец, смотря на разрушение прекрасного дома, – как славно живут мои губернаторы, а на что им такие покои, когда я сам, как видите, живу просто.

В полдень 1 октября Пугачев со своей толпой приехал в деревню Каргалу, где жители давно приготовились к встрече: на площади разостлали ковер и поставили парадный стул. Как только Пугачев подъехал и стал слезать с лошади, двое татар подхватили его под руки, а все остальные, сняв шапки, пали на землю и лежали до тех нор, пока самозванец не сел на приготовленный ему стул.

– Вставайте, детушки, – говорил Пугачев, ободряя жителей, – где у вас люди хорошие (т. е. почтенные представители)?

– В Оренбург все забраны, – отвечали татары и стали подходить к самозванцу и целовать протянутую им руку.

Приглашение татар зайти в их Каргалинскую слободу навело самозванца и его ближайших советников на мысль, что и прочие инородцы также добровольно и охотно покорятся их власти. «По настоянию Овчинникова, – говорил Пугачев[588], – и одним словом всех яицких казаков и каргалинских татар», он решился отправить указ башкирцам, и 1 октября каргалинский татарин скакал в Башкирию с указом самозванца следующего содержания[589]: