Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Государственный совет согласился с мнением своего сочлена, и высочайшим указом 17 июля 1773 года повелено было Военной коллегии: генерал-аншефа Бибикова, с четырьмя пехотными, двумя карабинерными, одним гусарским полками и с пятьюстами донских казаков, командировать в первую армию под начальство генерал-фельдмаршала графа Румянцева. «При корпусе же войск наших в Польше, – писала императрица, – оставить командиром генерал-поручика Романиуса и отправить туда легион Петербургский да две легкие команды, в добавок к войскам, там находящимся. Башкирскую же тысячную команду возвратить в их жилища»[856].

Имея личные счеты и будучи в неприязненных отношениях с фельдмаршалом, А.И. Бибиков считал это назначение немилостью для себя и просил о дозволении приехать в Петербург, надеясь в столице выхлопотать себе другое назначение. «Если же и в сем мне откажут, – писал он графу Н.И. Панину [857], – то будьте уверены, что я, отслужа нынешнюю войну, не останусь ни на минуту в службе. Желания мои я ограничивать привык: прихоти, роскошь и пышность меня не удержат; возвращусь я к первобытности дворянского состояния и буду тоже капусту садить, к которой и по окончании всего в жизни течения наши братья возвращаются».

Императрица разрешила Бибикову приехать в столицу на самое короткое время и с тем, писала Военная коллегия, дабы отправляемые в первую армию полки, которые поручите вы старшему из генерал-майоров, следования своего через то не остановляли»[858].

В сентябре Бибиков приехал в Петербург, а 29 ноября был назначен командовать войсками, отправляемыми для действия против Пугачева[859].

«Чем более интересует общее империи благо, – писала императрица[860], – безопасность, да и самую целость оной, скорое и совершенное прекращение сего важного зла до последних сто источников, тем надежнее избираем мы вас к тому, яко истинного патриота, коего усердие к особе нашей, любовь и верность к отечеству, ревность к нераздельной службе оного и нашей, также и отличные качества, способности и дарования испытаны уже нами во многих случаях».

Сосредоточивая в одном лице все средства и способы для усмирения взволнованного края, императрица предоставила Бибикову обширные полномочия. Все местные начальники: духовные, военные и гражданские подчинялись главнокомандующему и обязаны были исполнять его требования, как бы приказания самой императрицы, «дабы инако в делах комиссии его, которые для общего государственного блага и для восстановления драгоценного покоя толико нужны, никакого препятствия и остановки последовать не могло»[861].

В этих последних видах императрица советовала Бибикову, не ожидая сбора войск, отправиться немедленно в Казань, чтоб иметь время ближе познакомиться с положением дел, присмотреться ко всем движениям возмутителей и «познав прямо [точно] их силы, их связь в земле, их ресурсы в пропитании, их внутреннее между собою управление, словом, физическое и моральное их положение во всех частях оного, после тем с большими выгодами поднять на них оружие и действовать наступательно с тою поверхностью, каковую мужество, просвещением и искусством руководствуемое, долженствует всегда иметь пред толпою черни, движущеюся одним бурным фанатизма духовного или политического вдохновением и помрачением».

По прибытии в Казань Бибиков должен был собрать к себе все дворянство Казанской губернии и, изобразив «тут же живыми красками настоящее бедственное состояние соседственного им края», потребовать его содействия в усмирении волнений. Содействие это могло выразиться вооружением некоторого числа людей и снабжением их всем необходимым. Имея в виду, что дворянство всегда было опорою престола, императрица выражала уверенность, что оно явится на помощь по первому требованию, тем более что в данном случае «интересованы в высшей степени собственная их и семей их личная безопасность, безопасность их имений, да и самая целость дворянского корпуса». Скрывая от большинства своих подданных все, что происходило под Оренбургом, императрица не находила нужным делать это относительно дворянства казанского, «ибо, – писала она, – не может им быть закрыто, что дворяне и чиновные люди, попадшиеся доныне, по несчастью, в руки мятежников, все без изъятия и без малейшей пощады преданы лютейшей и поносной смерти, которого жребия натурально и они все, один по другом, ожидать долженствуют, если б, от чего Боже сохрани, восстание и мятеж черни при самозванце Пугачеве, иногда собственным их нерадением и небрежением, мог переступить пределы Оренбургской губернии и заразить ядом своим Казанскую».