В таком положении была защита Казани, когда 7 июля генерал Брандт получил письмо татарина Мусалима Алмаметева, уведомлявшего, что 4-го числа Пугачев с его толпой находился в экономическом селе Мамадышах[566]
. Казанский губернатор не поверил этому сообщению, надеясь, что Михельсон или нагнал мятежников, или вышел им навстречу. «Я в сем, что Пугачев тут [в Мамадышах], – писал Брандт князю Щербатову[567], – сомневаюсь, потому что подполковник Михельсон, надеюсь, что сим временем ходит уже не напрасно».Надежда на содействие Михельсона и на то, что он придет в Казань ранее мятежников, была всеобщей. Этой надеждой питались не одни жители, но и представители власти, в том числе и начальник секретной комиссии генерал-майор П.С. Потемкин, приехавший в город 8 июля.
Человек не особенно высокой нравственности, но сильный поддержкой в то время быстро возвышавшегося троюродного брата, впоследствии князя Таврического, Павел Сергеевич Потемкин явился в Казань хозяином, толковавшим по-своему данные ему полномочия императрицы. Не имея права вмешиваться в административные распоряжения и лишенный возможности, по краткости времени, осмотреться и познакомиться с положением дел, П.С. Потемкин тем не менее в день своего приезда уже отправил донесение императрице, в котором сделал все, чтобы поставить себя главнейшим распорядителем по защите Казани от нападения мятежников. «В приезд мой в Казань, – писал он[568]
, – нашел я город в столь сильном унынии и ужасе, что весьмаЭто скороспелое и основанное на неправде донесение оканчивалось хвастливым заверением П.С. Потемкина, что он
Все это были одни слова без дела, и Пугачев подошел к Казани, не встретив отряда П.С. Потемкина.
Отойдя несколько верст от Ижевского завода, самозванец 29 июня праздновал свое тезоименитство, под именем Петра III и день именин цесаревича Павла Петровича. На другой день, после усиленной попойки, толпа двинулась далее и, проходя через селение, забирала с собой всех крестьян поголовно. Священников, выходивших навстречу с крестами, отпускали в свои дома, а тех, которые не желали исполнить этой церемонии, вешали.
10 июля Пугачев разбил высланный ему навстречу отряд Толстого, причем последний был убит, а команда его частью передалась на сторону мятежников, а частью разбежалась по лесам.
Ободренный этим успехом, самозванец призвал к себе секретаря Дубровского и приказал ему написать указ, чтобы жители покорились государю без сопротивления, приняли его с честью и сдали город; покорившимся обещаны разные милости. Указ был написан, и 11 июля самозванец, подойдя к Казани, остановился при Троицкой мельнице, верстах в семи от города. Растянувшись до села Царицына, толпа мятежников, по словам Творогова, «никогда так многочисленна не была, как теперь» и состояла более чем из 20 тысяч человек, впрочем плохо вооруженных или почти безоружных[569]
. Захваченные в толпу и явившиеся добровольно крестьяне имели одни дубины, колья или заостренные шесты. Башкиры были вооружены луками, а яицкие казаки ружьями, но тех и других было сравнительно мало.В тот же день Пугачев отправил в Казань атамана Овчинникова с своим манифестом, но тот скоро возвратился назад и объявил, что манифеста «не слушают, а только бранят». Тогда Пугачев решился штурмовать город. Окруженный значительной свитой, в которой было человек до 50 казаков, самозванец в тот же день, 11 июля, поехал осмотреть укрепление и выбрать место, наиболее удобное для штурма. «На Арском поле, – показывал Белобородов, – вышел из садов какой-то старик и сказывал Пугачеву, что в Казани архиерей и все господа сдаться злодею и его встретить согласны, но запрещает им недавно приехавший из Москвы генерал [П.С. Потемкин] да губернатор и говорят: «если-де пойдут злодея встречать с крестами, то мы и кресты из пушек разобьем».