Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

На следующий день Пугачев с своими сообщниками приехал к Троицкой церкви, где была спрятана часть денег, принадлежавших опекунской конторе, и приказал сложить их на возы. Тут же к нему явилось до 100 человек бурлаков, плывших по Волге и захвативших одно судно с пожитками разных лиц. Пугачев тотчас же отправился осмотреть добычу, где нашел два бочонка медных денег, сундук с серебряной посудой, 200 руб. серебряных и шесть девиц, в числе которых находились три дочери и племянница бывшего саратовского коменданта Юнгера.

– Какие это женщины? – спросил Пугачев.

– Дворянские, – отвечали самозванцу, – пущенные сиротствовать после погибели отцов и матерей.

Несчастные пленницы обратились к великодушию самозванца, просили защитить их и взять с собой. Но Пугачев их не взял, а приказал строго беречь, не обижать и представить ему в Царицыне. Осмотревши сундуки, самозванец запер их, а ключи бросил в Волгу и, запечатав своей печатью всю добычу, приказал хранить ее, а судну подвигаться вниз вместе с толпой[810].

В Саратове Пугачев взял 5 пушек, 25 789 руб. медной монетой; толпа его и жители разобрали более 19 тысяч четвертей муки и много овса[811].

9 августа Пугачев оставил Саратов и пошел вниз по Волге, а 11-го числа прибыли в город отряды Муфеля и графа Меллина. Не считая себя довольно сильными, чтобы вступить в дело с самозванцем, и поджидая прибытия Михельсона, они остановились в деревне Крюковке, в 55 верстах от города, но когда узнали, что Пугачев ушел из Саратова, то и они продолжали путь[812]. Заняв город, подполковник Муфель выгнал оставшихся мятежников, захватил часть из них в плен и многих повесил. Назначив начальником Саратова члена соляной конторы генерал-аудитора лейтенанта Савельева и поручив ему привести город в порядок, Муфель приказал убитых Пугачевым погребать по христианскому обряду, а убитых сообщников самозванца, «яко непотребных извергов, вытащив по земле за ноги за город, бросить в отдаленности в яму, прикрыв, чтоб не было мерзкого зловония, землей; повешенных же злодеев публично отнюдь не касаться, а оставить их на позор и показание зараженным и колеблющимся разумом от рассеянных злохитрых злодеям плевел людям»[813].

14 августа пришел в Саратов Михельсон, а позади его следовал генерал-майор Мансуров с своим отрядом.

Граф Панин был недоволен действиями графа Меллина и Муфеля. Он поручил Михельсону сделать им замечание за то, что они, во-первых, не подоспели на помощь Саратову, а во-вторых, находясь уже вблизи лагеря самозванца, не решились атаковать мятежников. «Видно, – прибавлял граф П. Панин в ордере Михельсону[814], – что десница Вышняя, снабдившая вас превосходными пред ними дарованиями и мужеством, приготовляет вашей же прославившейся руке сделать последнее поражение сему злейшему врагу России, и я ласкаю себя, что между сим уже вы оное к умножению бессмертной вашей славы и произвесть изволили».

Главнокомандующий предвидел то, что случилось спустя несколько недель, но в то время, когда высказывалась эта надежда, самозванец был еще в нескольких переходах от Михельсона и торопился уйти на юг, пробираясь в промежуток между Волгой и родным ему Доном.

Глава 22

Виды Пугачева при приближении к Дону. – Переговоры его с первой женой у Софьей. – Манифест самозванца Донскому войску. – Формирование на Дону новых полков для защиты границ от мятежников. – Указ Пугачева Антиповской станице и занятие ее мятежниками. – Бой на реке Пролейке. – Занятие Пугачевым Дубовки. – Свидание самозванца с депутатом Горским. – Присоединение к мятежникам Цендена с тремя тысячами калмыков.

Спускаясь на юг и подвигаясь все ближе и ближе к родному Дону, Пугачев не простирал своих видов далее того, чтобы поднять казаков и уйти с ними на Кубань. Он не мечтал о возвращении в Россию, ибо знал, что за ним следуют значительные отряды; но, надеясь встретить сочувствие среди донцов, думал при их содействии прорваться между Волгой и Доном.

Решаясь отправить к ним воззвание и опасаясь, чтобы бывшая при нем первая жена, Софья, не выдала его, он, еще подходя к Саратову, решился объясниться с ней.

От Казани и до Саратова Пугачев никогда не говорил ни с женой, ни с детьми, и лишь во время остановок для обеда или ночлега всегда раскидывали две палатки: «в одной бывала она, Софья, с детьми и с теми девками, которые Пугачеву были ненадобны, а которые надобны, те всегда бывали с ним, по две в его палатке».