Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

– Много ли у нас осталось, – продолжал самозванец, обращаясь к яицким казакам, – есть ли человек тысяча?

– Нет, батюшка, – отвечали они, – много до тысячи недостает.

– Можно ли нам отсюда пройти в Моздок? – спросил Пугачев Горского.

– Я в Моздоке не бывал и не знаю, – отвечал тот.

– Что нам, батюшка, в Моздоке делать, – говорили яицкие казаки, – лучше перейдем через Волгу на Ахтубу-реку, к Селитренному городку. Тут достанем себе хлеба и пойдем чернями [морской берег] близ моря по ватагам к Яику реке. Хлеба по ватагам мы сыщем довольно.

– А есть ли по ватагам кони? – спрашивал Пугачев.

– По ватагам коней много и скота довольно.

– Ну хорошо, пойдем туда. Пришедши на Яик, мы пойдем на трухменский кряж, там у меня есть знакомые владельцы или старшины трухменские. Через их землю, хотя трудно, но пройдем в Персию, там у меня есть ханы знакомые, и хотя они разорены, однако же мне помогут[880].

Поворотив к Волге, остатки самозванцевой толпы успели захватить на берегу несколько лодок, «а в то же время увидели вдали рыболовов, плавающих по Волге для своего промысла, которых заворотя взяли и их лодки». Кто успел достать себе место, тот в лодке, а остальные вплавь переправились через реку, но попали не на луговой берег, а на остров, разделявший течение Волги надвое.

В виду предстоявшей новой переправы беглецы остановились, чтобы дать отдохнуть усталым лошадям, а между тем авангард преследующих войск появился уже на нагорном берегу Волги. Хотя на этом берегу и не было ни одного судна, но Пугачев, опасаясь, что преследующие отряды могут переправиться где-нибудь выше или ниже и отрезать ему путь отступления, тотчас сел в лодку и с небольшим числом приближенных переправился на луговую сторону. Остальные последовали за ним и успели переправиться вплавь, при помощи небольших плотов, ими устроенных. На острове было много наносных площатых дров и сухого тальнику. «Мы, собрав их, – показывал Иван Творогов[881], – наделали маленьких и легеньких плотов, по-нашему салы называемых, связывая их веревкой». Раздевшись, казаки положили на плоты свое платье и седла и, привязав к хвосту каждой лошади по одному плоту, а сами, держась за гриву, переправились таким образом на берег. Верстах в трех от него они нагнали самозванца и остановились на ночлег. Их было очень немного: Афанасий Перфильев и человек 40 казаков остались на острове за невозможностью переправиться по усталости лошадей. Там же остался и обер-секретарь его, Дубровский, он же и Трофимов[882].

Пугачев упал духом, сожалел о потере близких, а окружавшие его казаки видели ясно, что в будущем невозможно им ожидать ничего хорошего. Припоминая свой разговор с Дубровским, председатель пугачевской коллегии Иван Творогов постепенно приходил к убеждению, что Пугачев самозванец, и под тяжестью гнетущих событий решился высказать свой взгляд товарищам. Тут были хорунжий Иван Федульев, казаки Чумаков, Тимофей Железнов, Дмитрий Арыков и Иван Бурнов.

– Что теперь нам делать? – спрашивал Творогов своих товарищей. – Какому государю мы служим: он грамоте не знает.

Я подлинно вас уверяю, что, когда по приказанию его был написан к казакам именной указ, то он его не подписал, а велел подписать его именем секретарю Дубровскому. Если бы он был государь, то указ подписал бы сам. Донские казаки называют его Емельяном Ивановым, и когда пришли было к нему и на него пристально смотрели, то он рожу свою от них отворачивал. Так что же теперь нам делать? Согласны ли вы будете, чтобы его связать?

– Согласны, – отвечал Чумаков, – только надобно уговориться с другими казаками. Мы сами теперь видим, что он не государь, а донской казак.

Совещавшиеся дали слово уговорить к тому каждый своего приятеля и после снестись между собой, кто какого будет мнения.

В ту же ночь Пугачев собрал к себе на совещание всех наличных яицких казаков.

– Как вы, детушки, думаете, куда нам теперь идти? – спрашивал самозванец.

– Мы и сами не знаем, – отвечали уклончиво казаки. – А ваше величество куда изволите думать?

– Я думаю, идти вниз по Волге и, собрав на ватагах хлеба, пробраться к запорожским казакам. Там близко есть у меня знакомых два князька, у одного наберется тысяч с семнадцать, а у другого тысяч с десять, они за меня верно вступятся.

Хотя большинство присутствовавших на совещании и не знало, где живут запорожцы, но знали, что далеко где-то, в другой стороне. Скитальческая жизнь им надоела, и они отказывались следовать за своим предводителем.

– Нет, – отвечали казаки, – воля ваша, хоть головы рубите, а мы не пойдем в чужую землю, что нам там делать?

– Ну а куда же вы думаете? – спрашивал Пугачев. – Ну пойдем в Сибирь, а не то в калмыцкую орду.

– Нет, батюшка, мы и туда не ходоки с вами; куда нам в такую даль забиваться, у нас здесь отцы, матери и жены – зачем идти в чужую землю?

Пугачев выказывал неудовольствие.

– Ну так куда же вы посоветуете? – сказал он с сердцем.

– Пойдем вверх по Волге, – говорили Творогов и Чумаков, – и будем пробираться к Узеням, а там уже придумаем, что делать.