Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

– Но там трудно будет достать хлеба, – возражал самозванец, – и есть опасность от воинских команд.

Казаки настаивали на своем, и Пугачев принужден был согласиться. На следующее утро толпа двинулась вверх по Волге, и шли степью целые сутки без воды, да и хлеба почти ни у кого не было; стали томиться.

– Куда вы меня ведете? – спрашивал Пугачев Творогова и Чумакова. – Люди и лошади помрут без воды и хлеба.

– Мы идем на Узени, – отвечали ему.

– Я степью идти не хочу, пойдем к Волге; пусть там меня поймают, да все-таки достанемся в руки человеческие, а в степи помрем как собаки.

Казаки повернули к Волге, причем многие татары, башкиры и разночинцы отстали и пошли степью.

Во время пути Творогов и Чумаков с компанией делали свое дело и, стараясь представить безвыходность своего положения, уговаривали казаков выдать самозванца и тем заслужить прощение. Переговоры эти не могли окончиться скоро: в толпе было до 160 человек, из коих многие верили, что Пугачев истинный государь, и были ему преданы. Чтобы иметь успех, надо было склонить на свою сторону большую часть казаков и постараться удалить всех тех, на содействие которых нельзя было рассчитывать. Пользуясь тем, что при беспрерывности движения у многих казаков лошади так пристали, что они принуждены были их бросить, а другие ехали на лошадях едва двигавшихся. Творогов и Чумаков просили Пугачева, чтобы он разрешил казакам отобрать лошадей у разночинцев, которых и распустить по домам. Пугачев долго не соглашался на это, но, будучи убеждаем казаками, сказал с сердцем: «Ну, как хотите». Лошади были отобраны у разночинцев, вредный элемент мало-помалу удален, и толпа повернула на Элтонское озеро. Пугачев все время ехал молча, смотрел уныло, а его спутники терпели нужду и голод. Положение их было тяжелое: в течение нескольких дней они скитались без всяких запасов продовольствия среди степи, в суровое время. Выпавший снег и сильные ветры усиливали лишения, и пребывание в степи становилось невыносимым.

Кое-как добрались до Узеней. «Сие место такого положения, – писал Маврин[883], – кое всю мятежническую тварь в себя вжирает, а потом уже отрыгивает пагубнейшими извергами естества человеческого».

Остановившись на Узенях на ночлег, многие казаки отправились на охоту, чтобы достать себе хоть какое-нибудь пропитание. Наутро двое охотников, Иван Бакалкин и Яков Лепехин, возвратившись в стан, заявили, что недалеко от лагеря они нашли в землянках двух старцев-отшельников.

– Нет ли у стариков чего поесть? – спросил Пугачев.

– Есть, – отвечали приехавшие, – мы видели у них дыни и букву[884].

Самозванец пригласил нескольких человек отправиться с ним к старцам, «то мы, – говорил Творогов, – почитая сие место за удобнейшее к произведению нашего намерения, с радостью согласились с ним туда ехать. Пугачев приказал оседлать себе лошадь, но похуже.

– Что вы такую худую лошадь под себя берете, – говорил Творогов, – не равно, как что случится, так было бы на чем бежать.

– Я берегу хорошую впредь для себя, – отвечал Пугачев.

«Итак, собравшись человек с 20 надежных друг другу людей, поехали, – говорил Творогов, – вооружась каждый шашками, копьями и винтовками и предприняв совершенно исполнить там свое намерение, поелику злодей сел на посредственную лошадь, которая не подавала нам сомнение, чтобы мог он от нас на ней уйти».

Землянки старцев находились на противоположном берегу речки, в камышах. Сойдя с лошади, Пугачев закричал, чтобы подали ему будару, и переехал, оставив лошадей на этом берегу. Он потребовал дыни и буквы, но как их оказалось мало и многим спутникам самозванца не хватило, то казаки просили позволения сорвать самим с гряд, находившихся не в дальнем расстоянии от землянок. Старцы охотно согласились и сами пошли с казаками. У землянок остались Пугачев, Чумаков, Творогов, Федульев, Бурнов и Железнов.

– Что, ваше величество, – начал Чумаков, – куда ты думаешь теперь идти?

– О чем ты спрашиваешь, – отвечал Пугачев, – ведь у нас выдумано, куда ехать: на форпосты. Забрав с них людей, пойду к Гурьеву городку; тут мы перезимуем, а как лед вскроется, то, севши на суда, поедем за Каспийское море и там поднимем орды.

– Нет, батюшка, – говорили казаки, – воля твоя, а мы не хотим теперь воевать; пойдем лучше в наш городок.

– Я в Яицкий городок не поеду, – говорил Пугачев, – ежели и вы на Яик поедете, так сами пропадете и меня погубите, а не лучше ли ехать назад и пробираться в Москву?

– Нет, государь, – слышались голоса, – воля твоя, а тому не бывать.

– Полно, не лучше ли, детушки, оставить поездку в городок?

– Нет, нельзя, – отвечали ему голоса, – нам некуда теперь больше ехать.

Видя настойчивость казаков и вольность, с которой они теперь говорили, Пугачев понял, в чем дело. То краснея, то бледнея в лице, он старался отговорить их от поездки в Яик, но в конце концов принужден был согласиться.

– Ну, воля ваша, – проговорил он, – поедем. Коли нас там примут, то останемся, а коли не примут, так пойдем мимо.

– Как не принять, примут, – заметил Чумаков и советовал самозванцу возвратиться скорее в стан.