Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Отправление Пугачева в Москву. – Прибытие его в Первопрестольную столицу. – Свидание его с князем М.Н. Волконским. – Обвинение преосвященного Вениамина, архиепископа Казанского, в сношениях с Пугачевым. – Арестование Вениамина. – Мнение императрицы Екатерины. – Оправдание архиепископа и возведение его в сан митрополита Казанского.

С начала октября в Москве делались уже все приготовления для приема Пугачева для производства над ним следствия и суда. 3 октября прибыл в Первопрестольную столицу известный обер-секретарь Шешковский, и для содержания самозванца с его сообщниками отделывался особый дом на монетном дворе (в Охотном ряду).

Назначенный председателем суда, главнокомандующий в Москве князь М.Н. Волконский 8 октября отправил в распоряжение графа П.И. Панина Смоленский драгунский полк, а пять рот Нарвского пехотного полка расставил по станциям от Москвы до Мурома. Находясь в 60 верстах друг от друга, роты эти должны были конвоировать Пугачева и его сообщников при доставлении их в Москву.

«Я приметил, – писал князь Волконский Г.А. Потемкину[974], – все что явно делается, то народ больше в вере, а ежели что скрытно, то выходят всякие глупые и вредные толки и лжи».

«Когда злодей Пугачев сюда привезен будет, – прибавлял московский главнокомандующий[975], – то, по мнению моему, кажется, надо его через Москву везти публично и явно, так чтобы весь народ его видеть мог, по примеру как Петр I, взяв Азов и в нем изменника Якушку, велел ввозить в Москву следующим образом: сделана была особливая повозка, на которой поставлена виселица и к оной тот злодей прикован был, а вверху над ним большими литерами надпись была его злодействам. Не прикажете ли, всемилостивейшая государыня, и ныне так же сделать, на что буду ожидать высочайшего повеления».

Императрица не разделяла мнение главнокомандующего, приказала усилить конвой при въезде в город и ввезти самозванца днем, «но без всякой дальней аффектации и не показывая уважения к сему злодей и изменнику»[976].

Пугачев с женой Софьей и сыном Трофимом 25 октября были отправлены из Симбирска и в девять часов утра 4 ноября, при огромном стечении народа, привезены были в Москву прямо на монетный двор.

«Народу в каретах и дам столько было у Воскресенских ворот, – писал князь Волконский[977], – что проехать с нуждой было можно, только что глядят на палаты. Я думаю, что они ожидали, не подойдет ли злодей к окошку. Однако же зрители в сем обманулись, что его видеть никак невозможно».

Скованный по рукам и ногам, Пугачев, сверх того, был еще прикован и к стене, и потому не мог показаться любопытным зрителям[978].

В десятом часу утра того же дня приехал на монетный двор князь Волконский и говорил с Пугачевым «исторически». Самозванец пал перед ним на колени и признавался в своем преступлении.

– Виноват, – говорил он, – перед Богом и перед государыней.

Князь Волконский укорял его в зверстве и в бесчеловечном

предании многих смерти.

– Мой грех, – отвечал Пугачев, – подбили меня люди, да уже теперь я виноват. Я и сам был этому не рад, да яицкие казаки делали что хотели. Рад заслужить вины свои ее императорскому величеству.

Поручив надзор за Пугачевым капитану Галахову, князь Волконский приказал Шешковскому приступить немедленно к допросу.

Независимо от подробностей, относящихся до причин бунта, похождений самозванца и его деятельности, допрос должен был выяснить многие недоразумения, явившиеся вследствие ложных и разноречивых показаний его сообщников. Одним из таких наиболее важных недоразумений было обвинение казанского архиепископа Вениамина в сношениях с Пугачевым.

Вскоре после разорения Казани и именно 25 июля был пойман и доставлен в Нижний Новгород самозваный пугачевский полковник и дворянин Костромской губернии Илья Аристов[979].

Не скрывая того, что находился в толпе самозванца, Аристов в первоначальном допросе показал, что в день прихода Пугачева под Казань рано утром прискакал к самозванцу семинарист и от имени архиепископа Вениамина передал ему вязаный кошелек с золотыми деньгами «по примечанию тысяч до трех», что Пугачев взял деньги, приказал благодарить архиерея, а привезшему их семинаристу поднес рюмку водки[980].

Показание это озадачило присутствовавших, и нижегородский губернатор Ступишин нашел его настолько важным, что счел необходимым копию с показания Аристова представить императрице, а подлинное показание и самого Аристова отправил в Казань в секретную комиссию.

«Показание злодейского мнимого полковника Аристова, – отвечала Екатерина Ступишину[981], – не малой суть важности; но надеясь на благость Всемогущего, что удачи злодею ни в чем не будет».