Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

– Нет. Я ниже на четверть шага из кремля не выступал. Извольте спросить у всех, кои здесь были: у певчих, монахов и духовника нашего. Я до тех пор был в кремле, пока дозволен стал выход. В то самое время, когда злодей усиливался, я в кремле, в церкви Трех Святителей, с певчим Марковским и музыкантом Седмиезерским, был на исповеди у отца Евлагия.

– Ты нам не говори этого и не надейся ни на кого, ибо здесь такое место, что никто не может тебя заступить.

Подпоручик Горчаков отворил соседнюю дверь и вызвал к себе Аристова и Огородникова, которые заявили, что Львов тот самый человек, который был у самозванца.

– Ну, вот, ты запираешься, а видишь, что двое на тебя представляют.

– Помилуйте, – отвечал Львов, – объясните мне, что они на меня доносят, ибо я, ей-ей, ничего худого за собой не знаю.

– Как тебе не знать! Ты послан был от архиерея к злодею с деньгами.

– Бог мой душу, кроме всякого покаяния, в сие мгновение ока, на сем месте ужасно да извергнет из меня, если я не только отвозил к злодею от архиерея деньги, но ежели хотя знал или во сне, когда мне об этом пригрезилось. Перед сущим Богом [говорю]: я знать не знаю. Извольте спросить у всех, кои здесь были в то время из знающих меня.

– Вот ужо скажешь, как жилы тянуть станем, с брюха и со спины кожу сдерем. В застенок мошенника, плута, злодея; небось скажешь всю правду.

– Правосудные! Ей-ей, знать ничего не знаю.

Львова отвели в соседнюю комнату, советовали одуматься и признаться во всем чистосердечно. Спустя несколько часов он был опять приведен к допросу и встретил в той же комнате Аристова и Огородникова.

– Ну что, одумался? – спросили Львова члены секретной комиссии.

– Да чего мне одумываться, – отвечал он, – я, ей-ей, ничего не знаю.

– Как тебе не знать, – заметил Аристов, – разве я не видел, как ты изволил разъезжать по полю. Я бы человек восемьдесят свидетелей представил, да не знаю здешних жителей.

– Расскажи, – сказал Горчаков, обращаясь к Аристову, – как все дело было.

Аристов повторил свое показание, но Львов не признавался.

– Братцы, – заговорил он, – посмотрите хорошенько, я ли полно был, не ошиблись ли вы.

– Мне нельзя в тебе ошибиться, – заметил Огородников, – ведь мы бывали иногда с тобой в одном месте, и ты сам меня знаешь.

– Я не спорю, что мы с тобой знакомы, но не знаю, с чего вы на меня об этом показываете; я не приезжал в стан злодейский, да и где мне взять деньги.

– Полно, сердечный, не доводи себя до худого, признайся лучше, ведь мы не лжем на тебя, сам ты знаешь.

Львов клялся, что из кремля никуда не выходил, просил допросить свидетелей, но судьи его не слушали.

– Нет, друг, не отбожишься, – говорил Аристов, – ведь трудно терпеть три вечерни [пытки] – скажешь небось!

– Да, вот посмотри-ка! – сказал секретарь Зряхов, указывая на Огородникова, у которого вся рубашка была в крови. – Спроси-ка у него, каково?

– Довольно я терпел за тебя, – говорил Огородников с упреком, – теперь хотя голову на плаху, а мы точно тебя видели приезжавшего.

– Эх, брат Огородников, побойся Бога, – умолял его Львов, – вспомни Страшный суд.

– Чего нам напрасно говорить, – заметил Аристов, – к нам многих уже приводили на показ, а напрасно на них мы ведь не говорили.

Аристова и Огородникова приказано было вывести из присутственной комнаты.

– Ну что, все еще не хочешь сказать? – спрашивали члены комиссии.

Львов молчал.

– Он дюж, хочет потерпеть, – говорил секретарь Зряхов, улыбаясь.

– Напрасно ты себя приводишь к побоям, – заметил Горчаков, – подумай сам: Огородников тебе знаком и ему нельзя в лице твоем ошибиться.

– Правда, он знает меня, – отвечал Львов, – только не понимаю, для чего он ложно на меня говорит.

Видя, что допрашиваемый не соглашается раскрыть истину и не подтверждает слов Аристова и Огородникова, члены комиссии приказали принести доску с кольцами, раздеть обвиняемого и «распетлить» в кольца.

– Батюшки! – кричал Львов. – Справьтесь Христа ради с другими!

– Вот я те ужо, – кричал Горчаков, – как тебе не знать!

– Полно, – заметил Зряхов, – бросим, справимся еще, и если тогда не скажет, то не пеняй на нас.

Обвиняемый был избавлен от пытки и отведен в тюрьму. Спустя несколько часов Львову опять была дана очная ставка с его обвинителями.

– Батюшки, – говорил он со слезами, – посмотрите пристальнее, я ли был?

– Чего смотреть, – отвечал Аристов, – мы знаем и видим, что точно ты приезжал, ведь не обман был на твою рожу.

Львов был в отчаянии. Члены секретной комиссии грозили ему пыткой, обещали тянуть жилы, если не скажет. Допрашиваемый удвоил клятвы, но Горчаков, не слушая их, ударил подсудимого два раза по лицу. «И так, – показывал Львов, – я с роду почти на себе лозочки не видал и, природно будучи робок, трусил, не зная, что далее со мной сделают»[987].

– Не бейте, ваше благородие, – сказал он, – я вам все скажу, только дайте мне времени немного.

Присутствовавшие согласились, и в тот же день, 2 октября, записали следующее показание Львова.