Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

На это ему объявлено, «чтобы выкинул из головы своей такие мысли», и знал, что он призван в комиссию по таким обстоятельствам, которые могут его обличить в случае запирательства.

– Воля ваша, – отвечал дьякон, – для меня это непонятно, я ничего не знаю.

– Неправда, ты знаешь, да не хочешь сказать; боишься, может статься, той персоны, от которой была поручена тебе комиссия. Это место такое, что ты не должен никого опасаться, кто бы он ни был.

– Кого мне бояться и что за комиссия, я не знаю.

– Как не знаешь: тебе поручена была комиссия во время нашествия на здешний город злодеев. Разве забыл ты кошелек?

– Что значит кошелек? – спрашивал дьякон. – Я ничего не знаю, – говорил он в смущении.

В ответ на это было прочитано показание Львова.

– Знать не знаю, – говорил Ионин, – денег от преосвященного не принимал и никому их не отдавал.

– Если тот человек, которому ты деньги давал, тебя изобличит, – говорил Зряхов, – то тебе помилование уже не будет; с тобой поступлено будет иначе.

– Знать ничего не знаю, – повторял дьякон.

– Тебе этого говорить нельзя; есть точные доказатели, которые при том были.

В присутствие ввели Степана Львова.

– Когда я тебе давал такие деньги? – спросил Ионин.

– Да, ты подлинно мне деньги отдал, – отвечал Львов.

Дьякон с удивлением смотрел на всех присутствовавших.

Львов повторил свое показание, но и после того Ионин отпирался; тогда приказано было сковать дьякона, отвести в заключение, и дан ему срок подумать до следующего дня, а затем объяснить все обстоятельства дела.

– Ну что, подумал? – спрашивали судьи Нонина на следующее утро.

– Я ничего не знаю, – отвечал спрошенный, – все это напрасно.

– Вот тебе еще три часа сроку, – сказал Горчаков, – а потом если не повинишься, то будем сечь немилосердно.

Часу в пятом после обеда Нонин был опять приведен в судейскую.

– Говори, в последний раз тебя спрашиваем.

– Ничего не знаю, – отвечал дьякон.

В комнату внесли доску с кольцами; Нонину приказали разоблачиться. Он заплакал.

– Как мне сказать, – произнес он, – я совсем пропаду и буду вечно несчастлив.

– Чего тебе бояться правды; верь, что никто тебе ничего не сделает.

– Виноват, – проговорил Нонин, кланяясь в ноги членам комиссии.

– Каким образом все происходило?

– Помилуйте, – говорил дьякон, – чем я могу доказать, когда он [Вениамин] запрется; ведь я тогда должен буду пропасть.

– Ты не должен в этом сомневаться, лишь бы сказанное тобой было правда.

– Июля 12-го числа, – говорил дьякон, – когда злодей с разбойнической своей сволочью пришел под Казань, то преосвященный Вениамин в соборе приносил мольбы Всевышнему о поражении злодеев, но потом, как городовые войска, не в силах будучи отразить злодеев, зачали к крепости ретироваться, то преосвященный, вышед из собора и войдя в крестовую, благословлял бывших в оной людей. Выйдя из крестовой в свою спальню, позвал меня за собой и, взяв со стола приготовленный кошелек, наполненный золотой монетой, и отдавая оный мне в руки, говорил дрожащим голосом: «Возьми этот кошелек да сыщи человека проворного и надежного, отдай ему оный и вели бежать скорее в Воскресенский монастырь и там, взяв лошадь, скакал бы в стан злодейский и отдал бы этот кошелек в руки самому Пугачеву и сказал, что преосвященный от загородного своего дома кланяется сим хлебом. Я боюсь, чтобы злодеи не разорили и не сожгли загородного моего дома, так и того, что буде они, от чего Боже сохрани, ворвутся в крепость, то первого меня умертвят». И таким образом, отдав мне сей кошелек, сам пошел в собор служить молебен.

Показание дьякона Ионина[988] не оставляло уже никакого сомнения в том, что преосвященный Вениамин имел сношение с Пугачевым, и следственная комиссия была в крайнем затруднении, как поступать ей далее. «Дерзаю, всемилостивейшая государыня, – писал Павел Потемкин[989], – всеподданнейше просить монаршего вашего повеления, каким образом поступить мне со впадшим в преступление, не допуская до соблазна, употребляя всевозможные меры, чтобы скрыть сие от народа, дабы явно не был вмешан человек толь высокого сана в дела разбойника».

Воспользовавшись тем, что 13 октября преосвященный Вениамин должен был переехать из села Савинова, где он жил, в Казань для расстрижения саранского архимандрита Александра, П.С. Потемкин просил архиепископа повидаться с ним. Он предложил Вениамину остаться в городе, поселиться в Спасском монастыре и прочитал ему предложения секретной комиссии, которая требовала разъяснения взведенных на него обвинений[990].