Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

– Июля 12-го числа, – говорил он, – поутру, в пять часов, злодей пришел к Казани, против которого городовые войска и обыватели имели сражения. Но, будучи осилены, как зачали от злодея ретироваться, то я с прочими находился в сие время на соборной колокольне, и, приметя ретираду городских жителей, убоялись оставаться долее на колокольне и, сбежав с оной, намерены были каждый искать своего спасения. Как шел я двором, пробираясь к своей келье, то на крыльце стоял тогда живущий в кремле, при доме преосвященного, в должности собственного его казначея и любимец его, Казанского девичьего монастыря дьякон Алексей Нонин, который, увидя меня, закричал: «Львов, поди сюда». Я подошел к нему, а он, приказав мне за собой идти и введши в проходную келью, привел напоследок из оной наверх под крышу и, держа меня повыше локтя за руку, говорил: «Слушай, Львов, потрудись, пожалуйста, ты не будешь оставлен; поди ты в Спасский монастырь, спустись со стены да беги как можно скорее тайным образом через Успенский мост, пока злодеи по всему городу не рассыпались, в Воскресенский монастырь и, взяв там лошадь, скачи оттуда в стан злодейский и отдай вот этот кошелек самому Пугачеву и говори так: «Кланяется-де сим вашему величеству его преосвященство архиепископ Казанский и просит покорнейше освободить от разорения загородный его Воскресенский монастырь». Да смотри же, брат, исправь сие скрытнейшим образом, чтобы никто об этом не знал и не увидел, и никому не сказывай, а буде по дороге тебя кто спросит, куда бежишь, то скажи, что ищешь от злодеев своего спасения». Выслушав сие, я стал было отговариваться тем, что страшно попасть в руки злодеев. Но дьякон говорил: «Пустое, брат, чего тебе бояться? Думать надобно, что злодеи будут стремиться все к кремлю, так ты свободно можешь пробраться в Воскресенское. Пожалуйста, Степанушко, постарайся, право, не будешь оставлен, будь только скромен». Не смея более отговариваться, ибо я думал тогда, что сие возлагал он на меня с повеления архиерейского, принял золотом наполненный кошелек и, спустись из Спасского монастыря, через городовую стену, пробрался мимо Успения, Владимирской и далее через плетни. Прибежав же в Воскресенский монастырь прямо на конюшню, взял лошадь, поехал в стан злодейский, стоявший тогда близ деревни Савиновой, верстах в десяти от монастыря. Как же в оный я приехал, то злодея Пугачева нашел тут; разбойник был тогда в ставке своей, к которой пришед я просил первого попавшегося мне казака, называемого дежурным, чтоб доложил обо мне злодею, придав ему титул императора, сказав о себе, что прислан из Воскресенского монастыря. А как сей казак стал меня выспрашивать, зачем я прислан, то сказал ему, что имею тайность. Почему казак, входя к злодею и вышед оттуда, позвал меня. Я вошел и, держа в руках означенный кошелек, в пояс поклонился злодею и потом, подавая кошелек в руки, говорил сии слова: «Кланяется сим вашему величеству его преосвященство архиепископ Казанский». Злодей принял от меня оный и, держа в руках, потряс, а потом отдал случившейся при том какой-то женщине, а сия тотчас высыпала из кошелька на позолоченную тарелку. Тут мог я приметить, что число червонных немалое было, ибо тарелка, будучи глубока, почти под край наполнена была. Пугачев приказал оному казаку поднести мне чарку вина, которую я и выпил. Помянутый, называющийся дежурным, казак, положа руку на мое плечо, дал знак, чтобы я стал на колени, что я и сделал, а злодей, оборотясь ко мне, сказал: «Хорошо, поблагодари». Я встал и, поклоняся ему, вышел из ставки и поехал обратно в Воскресенский монастырь, в котором жил я два дня, ибо уже не можно было мне проехать в кремль. Как же потом злодейская сволочь, войсками командуемыми полковником Михельсоном, рассыпана и прогнана, то я приехал в кремль, где помянутый дьякон [Ионин], увидев меня в сенях дома архиерейского, спрашивал наедине: «Был ли ты там?» Был, отвечал я, и отдал; приказал он благодарить. А дьякон сказал мне: «Смотри же, никому не сказывай, так не будешь оставлен». Почему я и обещался молчать и для сего самого, что боялся и архиерейского гнева.

Показание это еще более убеждало в действительности сношений архиепископа Вениамина с самозванцем, и потому члены секретной комиссии торопились захватить в свои руки дьякона Ионина. В восемь часов утра, 3 октября, был послан к дьякону человек полковника князя Одоевского попросить Ионина к своему господину для некоторых объяснений. Дьякон явился в квартиру князя, а ожидавший его прихода член секретной комиссии Горчаков взял и привел его в присутствие. Указав дьякону на важность места, где он находится, члены комиссии объявили, что он должен показать всю правду, о чем будет спрашивать, до какой бы особы она ни касалась.

– Я знаю важность сего места, – отвечал Ионин, – и конечно, сказал бы всю правду, если бы что знал, но я ничего ни за собой, ни за другими не знаю и не понимаю, по какому делу сюда призван.