«Секретная комиссия, – сказано было в предложении[991], – производя дела, касающиеся до нее по причине бывшего мятежа, должностью имеет по высочайшему соизволению следовать и находить все источники, произведшие толикое зло в возлюбленном отечестве нашем. Вашему высокопреосвященству известно, что каждый сын отечества, каждый раб ее величества, в силу клятвы, данной перед всемогущим Богом возлюбленной Его помазаннице, августейшей государыне и самодержице нашей императрице Екатерине Алексеевне, первым долгом в жизни своей поставляет ни малейшего в ней не пропускать, который [что?] до целости общего спокойствия и наблюдение высочайших прав ее величества относится. То наипаче сия комиссия, будучи учреждена точно на основании том, что все касающееся к исследованию начала причин бывшего зла и разбирательству всех происшествий оных, обязана исполнить по существу долга своего все то, что до нее принадлежать имеет.
Сим приступает секретная комиссия предложить в священном имени ее императорского величества вашему преосвященству следующее:
Показано на ваше преосвященство, якобы вы в тот день, когда приключение с казанским форштадтом последовали и бунтовщики в оный ворвались, посылали самозванцу кошелек, наполненный золотыми деньгами, по виду до 3000 рублей.
Присутствующие в секретной комиссии, с крайним прискорбием внимая сей поступок, невероятный от высокого сана вашего, почли на первый раз за клевету; но дабы ничего не упустить по должности, исканы были от комиссии те свидетели, которые могли бы как утвердить показателя, так и обличить семинариста, который, якобы от имени вашего, приезжал с дарами к злодею. Все сие найдено. Хотя показатель считал сего посланного семинаристом, но сей – библиотекарь вашего преосвященства, по многом запирательстве признался, что он погрешил перед Богом и перед ее величеством и, повинуясь слепо вашей власти, отвез оные деньги от имени вашего, по приказу дьякона Алексея Ионина. Сей дьякон, будучи тверже первого в непризнании истины, видно, что сердце его ощущало угрызения совести, наконец равно признался, что он точно принял деньги от вашего преосвященства и послал оные с показанным библиотекарем, яко надежным в верности толь горестной для пользы общества, к самозванцу и именем вашим просил избавление от разорения вашего загородного дома.
Допросы каждому из них читаны в присутствии, на них утвердились они клятвой и подписались своеручно.
По таковым доказательствам не могла обойтись секретная комиссия, чтобы не вопросить изъяснение вашего преосвященства о сем, предлагая, если показание сие справедливо (чего без содрогания сердца невозможно представить), чтоб вы благоволили открыть всю истину, не утаивая в сердце своем, каких ради причин посылали вы подарки к бунтовщику и самозванцу? А чтобы доказать яснее вашему преосвященству основательные причины, побудившие комиссию приступить к сему, определила комиссия прочесть прежде вашему преосвященству допрос дьякона, бывшего наперсника вашего.
Не надлежало бы комиссии предлагать вашему преосвященству, яко первосвященнику просвещенному, нагбенному под бременем многих лет, имеющему многие познания, многие испытания и знающему всю цену священного благоговения, каковое должно иметь к помазаннице Божией, но должность есть комиссии предложить вашему преосвященству, чтоб вы, чем более знаете важность всего почтения и верности к монархам, тем менее по просвещению своему делали укрывательство в погрешении, понеже комиссия, если бы не имела ясных доказательств, к сему не приступила бы.
Но ежели душа ваша чиста и непорочна, обличите клевету показателей на вас равными ясными доказательствами, к лицу наперсника вашего, который долго колебался открыть вину свою, но признался в оной. И для того комиссия просит ваше преосвященство, чтоб вы соизволили ответ свой написать на сие предложение, дабы во всем могла она ответствовать перед престолом ее величества. А потом, если вы не откроете истины, представлен будет показанный дьякон перед лицо ваше ко объяснению дела».
С удивлением и огорчением прочел маститый старец предложения Потемкина. Какие доказательства, и притом ясные, мог привести он в свое оправдание? Вениамин отвечал, что не только не давал никому денег 3 тысячи руб., но и в мыслях этого не имел; что Воскресенский свой монастырь он оставил за шесть дней до прихода Пугачева; что из кремля никуда не выходил; что во время штурма все время служил молебны и дьякон Ионин был безотлучно при нем и «стало быть, то на меня показание совсем невероятное, и он, дьякон, как меня, так и себя оболгал напрасно. Сие я показую по самой чистой совести, так как перед престолом Божиим, и заклинаю себя в том небом и землей»[992].