Разве вам дивно, что его же хощет Бог, того и избирает на царство, как и в древних родех учиняемо было, что помазанного на царство пророком израильского царя Саула, всемогущий Господь с престола изверг и вместо [него] поят Давида, раба своего. Не избежите за сие страшного Божия суда и нашего великого государя смертоносного меча.
Да полноте нас стращать и угроживать! Когда у ваших солдат руки долги и шеи не коротки, так в том кому Господь да поможет. Мы же страстей ваших очень неопасны, а во всем уповаем на волю сотворившего нас Господа, ежели хотите вы идти против нас, то мы давно милости просим, а по вашему предложению быть ничего в удовольствие вам не может и переписок никаких больше принимать через посланных от вас не хотим. А от государя нашего прислано полное наставление, чтоб с вами поступать сперва сердечно, по-христиански. А видно, вы не хотите совсем его величеству служить и повиноваться, так и полно вами более дорожить».
Письмо это атаман Каргин приказал прочитать при собрании старшин и сотников, а затем поручил Живетину подписать его и отправить к полковнику Симонову. Вместе с тем казаки уговаривали гарнизон сдаться; кричали, что все посланные против самозванца правительственные войска разбиты, Уфа, Казань и Самара взяты, а Оренбург находится в крайности. Пользуясь тем, что многие жены солдат находились в городке, казаки уговаривали их склонить своих мужей посадить коменданта и офицеров в воду и выходить потом из крепости[331]. С такой же целью подсылались в ретраншемент беглые солдаты, погонщики и даже казаки. Все эти убеждения хотя и оставались без последствий, но полковнику Симонову надо было иметь много энергии и употребить много усилий, чтобы удержать гарнизон в полном повиновении.
13 апреля обороняющийся съел последние свои запасы и находился в полном изнеможении. Солдаты глодали кости палых лошадей, оставленные собаками, и употребляли в пищу мясо лошадей, околевших от сапа. Когда и этот источник иссяк, то стали варить из глины подобие киселя и его ели. О близкой помощи не было никаких известий, и освобождение осажденных извне считалось делом невозможным. Одно убеждение в том, что от мятежников нельзя ожидать пощады и, что во всяком случае, приходилось умирать, заставляло защитников ретраншемента предпочесть смерть с честью, нежели с изменой присяге.
Между тем утром 14 апреля караульные, наблюдавшие с церкви за всем, что происходило в Яицком городке, дали знать, что среди жителей заметно сильное движение, что большие толпы казаков выходят из городка, провожаемые женщинами. Это известие ободрило гарнизон и укрепило его силы так, «как будто мы съели по куску хлеба», говорит современник и участник. Очевидно, что одно приближение отряда могло вызвать движение казаков, желавших его встретить впереди городка и не допустить до разорения своих домов.
Так оно и было.
Узнав о приближении отряда генерал-майора Мансурова, атаман Овчинников собрал человек пятьсот казаков с тремя пушками и вышел с ними из городка с намерением остановить Мансурова[332].
Выступив двумя отрядами из Татищевой и Новосергиевской крепостей и двигаясь вниз по Яицкой линии, генерал-майор Мансуров, 6 и 7 апреля, занял без сопротивления крепости: Озерную, Рассыпную и Илецкий городок, в котором захватил 14 пушек. Бывшая здесь толпа мятежников рассыпалась в разные стороны, а предводитель ее, атаман Чулошников, с несколькими приближенными ускакал в Яицкий городок с донесением о приближении отряда. Следуя далее и подходя к Иртецкому форпосту, находившемуся в 98 верстах от Яицкого городка, Мансуров встретил толпу в 200 человек, состоявшую преимущественно из яицких казаков. После трех пушечных выстрелов казаки рассеялись в разные стороны и были преследуемы кавалериею на протяжении 28 верст.
Не ожидая сформирования колесного транспорта, Мансуров двинулся далее и 15 апреля у тесного прохода на реке Выковке, между Генварцевским и Рубежным форпостами, встретил Овчинникова с 500 человек яицких казаков, 50 калмыками и 5 пушками, «с малым весьма числом худых зарядов»[334].