Пуговичная война. Когда мне было двенадцать

Вопрос был риторический, и Лебрак это знал. У кого же могут быть собственные сто су? Про которые не знают родители, которые эти самые родители не могут в любой момент по праву прибрать к рукам? Ни у кого!

– У меня есть три су, – простонал Бакайе.

– Засунь себе знаешь куда эти твои три су! – прорычал Гамбетт.

– Господа! – продолжал Лебрак. – Перед нами предатель, и сейчас мы будем судить и беспощадно казнить его.

– Без ненависти и без страха, – вставил Крикун, припомнивший обрывки фраз из урока о гражданских правах и обязанностях.

– Он признал, что виновен, но признал не добровольно, а потому что нам известно о его преступлении. Так какую казнь мы ему назначим?

– Прирезать его! – проревели десять голосов.

– Повесить! – взвыли десять других.

– Кастрировать! – прорычал кто-то.

– Отрезать ему язык!

– Сначала, – прервал их командир, более осторожный и, несмотря на ярость, бессознательно сохраняющий здравое представление о событии и его последствиях, – сначала мы срежем у него все пуговицы, чтобы восполнить ядро казны и частично восстановить то, что у нас украдено его вельранскими дружками.

– С моей воскресной одежды? – дернулся узник. – Не хочу, не хочу! Я родителям скажу!

– Ну, давай, спой еще, малыш, мы хоть развлечемся. Только вот знаешь, снова будешь ябедничать – мы узнаем, и предупреждаю, если ты слишком будешь тут орать, мы тебе глотку-то заткнем. Твоим собственным сопливчиком, как уже сделали с Ацтеком-с-Брода!

Поскольку эти угрозы совершенно не убедили Бакайе заткнуться, ему в рот вставили кляп и срезали с одежды все пуговицы.

– Но это еще не всё, прах его возьми! – заговорил Крикун. – Если это всё, что мы сделаем с предателем, это вовсе не казнь! Предатель! Ведь это предатель! Да провались он на месте! Он не имеет права жить!

– Выпорем его, – предложил Гранжибюс. – Пусть каждый ударит, он всем нам нагадил.

Бакайе раздели догола и снова привязали к доскам сломанного стола.

– Начинайте! – приказал Лебрак.

Один за другим, с ореховыми палками в руках, перед Бакайе прошли сорок лонжевернцев. Под их ударами он душераздирающе вопил, а они в знак презрения и отвращения плевали ему на спину, на ягодицы, на ляжки, на всё его тело.

В это время с десяток солдат под предводительством Крикуна покинули хижину с одеждой приговоренного.

Когда процедура закончилась, они вернулись. Бакайе развязали, вынули у него изо рта кляп и на концах длинных палок протянули ему отдельные обрывки его одежды, лишенной пуговиц, да к тому же еще обильно смоченной и испачканной известным способом лонжевернскими поборниками справедливости.

– А теперь пусть вельранцы тебе всё это зашьют, – посоветовали ему напоследок.

IX. Трагическое возвращение

Для сладострастника симфоний лучших нет,

Чем стон замученных и корчащихся в пытке…[45]

Шарль Бодлер. «Цветы Зла. Отречение святого Петра»

Освобожденному от пут, с окровавленными ягодицами, побагровевшим лицом и закатившимися от ужаса глазами Бакайе швырнули прямо в лицо вонючую кучу тряпок, прежде бывшую его одеждой. Армия следом за своими полководцами оставила его на произвол судьбы и с достоинством покинула хижину, чтобы где-нибудь поодаль, в пустынном укромном месте, обсудить, как следует поступить в этих столь неотложных и трудных обстоятельствах.

Ни один не спросил, что станется с разоблаченным, наказанным, выпоротым, обесчещенным и пропитанным зловонием предателем. Это уж его дело. Он по справедливости получил, чего заслуживал. Хрипы и злобные всхлипывания растерзанного долетали до ушей мстителей, но их это совершенно не заботило.

Бакайе постепенно пришел в себя и торопливо сбежал, так что вскоре всхлипывания, крики и рев стали тише, а потом и вовсе никто уже ничего не слышал.

Тогда Лебрак скомандовал:

– Надо вернуться в хижину, забрать всё, что еще может пригодиться, и пока припрятать где-нибудь.

Маленькая выработка в двухстах метрах оттуда, в лесосеке, не могла заменить только что утраченную из-за предательства Бакайе хижину, но за неимением лучшего решено было временно поместить туда остатки того, что было пантеоном славы армии Лонжеверна.

– Перенесем всё сюда, – решил командир. И большая часть войска незамедлительно принялась за работу. – Подкопайте снизу стенку, – добавил он, – снимите крышу и припрячьте запас дров; надо, чтобы никто ничего не увидел.

Отдав приказания, он, пока солдаты выполняли срочные и необходимые действия, переговорил с другими командирами: Курносым, Крикуном, Тентеном, Було, Гранжибюсом и Гамбеттом.

Это были долгие и таинственные переговоры.

Будущее и настоящее сравнивались в них с прошедшим – не без сожаления и сетований; но прежде всего обсуждался вопрос о том, как отвоевать казну.

Казна, без сомнения, находилась в хижине вельранцев, а хижина наверняка была в лесу. Но как обнаружить ее, а главное, когда они смогут отправиться на поиски?