Пункт назначения: Счастье

Но на первом собрании они там были, пусть и в порядке эксперимента. Все эти пожилые женщины в платках, религиозные мужчины рядом с девушками в мини-юбках в гей-клубе. Со всех сторон чувствовалось напряжение. Некоторые геи тоже нервничали, думая, что можно нарушить единство жителей, отодвинув турецких протестующих на задний план. Но, кажется, необходимость борьбы против роста арендных цен преодолела и эту проблему.

– Многие сделали шаг в правильном направлении, – вспоминает Ули Калтнборн.

Некоторые из наиболее сознательных левых жителей, которые и раньше принимали участие в протестах, сразу заметили: что-то не то на этих первых собраниях.

– Мы говорили буквально на разных языках, – рассказывал мне Маттиас Клаузен.

Если они использовали фондовые фразы левого активизма – обычный язык, на котором говорят между собой левые, – то все остальные в буквальном смысле не знали, о чем те говорят. Они оглядывались в замешательстве. Итак, говорит Маттиас:

– Нам пришлось найти способ говорить так, чтобы все могли понимать. Это заставило нас, меня например, думать, что я хочу сказать. А не укрываться какими-нибудь хорошо сформулированными фразами, которые, в конце концов, ни о чем не говорят.

И это заставило его прислушиваться к людям, которых он никогда раньше не слушал.

Все согласились с целью: цены на жилье слишком высоки, и они должны быть понижены.

– В этот момент люди были едины. Мы не могли больше с этим мириться, – говорил мне один из жителей. – Мы живем здесь. Это наш район. И мы не хотим отсюда уезжать.

Некоторые строители, проживающие в Котти, подозревали, что борьба затянется надолго, и поэтому лагерь, состоящий из стульев и зонтов, должен превратиться в более прочную конструкцию. Протестующие строители соорудили стены и крышу. Кто-то принес из своей квартиры очень популярный в Турции красивый самовар. Лагерь назвали «Котти и Ко». Раньше горстка жителей самостоятельно связывалась с берлинскими политиками, чтобы пожаловаться на повышение арендной платы. С ними обошлись грубо и отмахнулись. Теперь люди со всего города приезжали посмотреть на протестующих, а те появлялись на первых полосах газет. Нурие становилась символом. И начали появляться политики, которые пообещали изучить этот вопрос.

Жители Котти, которые раньше ни с кем не общались, торопясь из дома на работу, избегая взгляда людей, начали устанавливать зрительный контакт.

– Внезапно мы все ступили туда, куда никогда, изо дня в день, не входили раньше, – рассказывал мне Санди, один из местных жителей. – Нам приходилось больше слушать… Мы встречали людей, с которыми никогда не сталкивались раньше.

Однажды вечером он поймал себя на том, что слушает двух людей старше его самого, а они рассказывают о том, как служили в армии в Турции. Он никогда вот так не задумывался о жизни соседей.

Нурие была удивлена, что люди так отреагировали на ее послание в окне.

– Кажется, я им нравлюсь. Но я в самом деле не знаю почему, – рассказывала она мне. – Они всегда приходили и проводили со мной время.

Через несколько месяцев протестующие решили, что им нужно двигаться дальше с требованиями и выйти маршем. Нурие никогда не участвовала в таком протесте раньше и хотела остаться в стороне. Таина в своей мини-юбке сказала, что это вздор и что они будут в самом первом ряду возглавлять марш. Так оно и случилось. Нурие и Таина возглавили колонну. Проходя через Котти, участники марша гремели кастрюлями и сковородками, а люди на улицах подбадривали и приветствовали их. Из окна одна семья вывесила баннер, на котором было написано: «Мы все останемся здесь».

Жители начали выяснять, почему растет арендная плата. Они обнаружили, что еще в 1970-х годах был заключен ряд сделок странного характера. В то время люди покидали Западный Берлин как место жительства. Западногерманское правительство увидело в этом глубокий конфуз: пустел выставочный зал свободы внутри коммунизма. Так застройщикам недвижимости предлагались удивительно щедрые арендные платы, гарантированные государством, в обмен на строительство на передовой. Поэтому, подсчитав полученную застройщиками за все эти годы арендную плату, протестующие поняли, что выплаты превысили затраты на строительство в пять раз. А местные жители были вынуждены платить все больше и больше.

Шли месяцы, а протесты продолжались. Иногда приходило много людей, иногда не очень.

Однажды одна из самых занятых жительниц, Ули Калтнборн, разрыдалась прямо на собрании. Она была измотана. Было так много ночных караулов и так много действий, но казалось, что все бесполезно. С арендной платой ничего не менялось.

– Вы выглядите такой обессиленной, такой подавленной, – сказала другая жительница. – Нам следует это прекратить. Нам нужно прекратить протест и вернуться домой. Он не стоит того, если вы так измучены. Мы должны прекратить его, раз он обходится такой дорогой ценой, – заключила она.

– Мы посмотрели друг на друга, чтобы понять, что мы можем вынести, – вспоминает Ули.

* * *