Пункт третий

Прокурор хотел переспросить, но не смог. Глядя прямо ему в глаза, Лисовская размеренно продолжала:

– Поясняю далее. Если у вас плохо работает телефон, надо поднять трубку и трижды произнести: «КГБ – хрен тебе, КГБ – хрен…»

– Вы издеваетесь над советским судом! – кричал ей прокурор, но его заглушал хохот зала.

– Нет, именно три раза, – с достоинством закончила Ирина. – «КГБ – хрен тебе».

В зале ржали долго, вдохновенно, до слез.

Игорь Львович тоже от души рассмеялся и вдруг почувствовал, что действие проклятой «Вышки» почти прошло.

3

Дверь, ведущая в зал, была такой массивной, что, даже приложив к ней ухо, нельзя было разобрать ни слова, и все же несколько раз Александре Юрьевне чудились в зале странные звуки – не то смех, не то плач.

На исходе первого часа к ней подсел тоскующий Коваленко и по неосторожности придавил своим увесистым задом лежавшие на соседнем с нею стуле гвоздики. Когда он заметил свой промах, было уже поздно: два цветка были расплющены и изгажены напрочь.

Сашка простила его охотно и быстро: гвоздики эти были куплены с горя, оттого лишь, что ничего другого она не нашла. По давнему уговору красные цветы в руках подтверждали ее согласие на брак.

Она бережно положила уцелевший цветок на колени; от сильного давления спутница чьих-то непонятных тревог[26] мгновенно превратилась в честную зэковскую ксиву.

Коваленко тут же отвертел головы погибшим гвоздикам и стал ими жонглировать. Наигравшись, он набрал полную горсть лепестков и произнес заклинание: «Лети, лети, лепесток, без конвоя на восток, лишь коснешься ты земли, быть по-моему вели».

– Ну, говори желание, быстро, – обратился он к Сашке и неожиданно высыпал лепестки ей за шиворот.

Прочие свидетели косились на них неласково. Лепестки частью высыпались, частью прилипли к спине, но Александре Юрьевне эта игра очень понравилась, и она громко сказала:

– Велю, чтобы Рылевскому дали меньше того, что дадут, и…

– На сколько меньше? – уточнил Коваленко.

– На полгода, – торжественно повелела Сашка.

– Скромность – лучшее украшение девушки, – разочарованно протянул заклинатель. – Эх ты! Велела бы лучше, чтоб из зала прямо освободили. Ладно, попробую и я ему полгодика скинуть.

Коваленко нащипал еще горсточку лепестков, развеял ее по коридору и приказал, чтоб Игорю Львовичу дали еще на полгода меньше. Удалось ли ему еще что-нибудь наколдовать, Сашка так и не узнала: ее позвали в зал.

Лица поплыли перед ней, как движущиеся в тире мишени, слева направо: круглолицый, похожий на рассерженную кошку прокурор, дама червей, судья, дама пик, два солдата и в небольшом прогале между ними – висок и щека Игоря Львовича.

– Здравствуй, Рылевский, – негромко сказала Александра Юрьевна.

– Санька, целую, – ответил подсудимый и повернулся так, что она увидела его глаз – бегающий, беспокойный, обведенный глубокой тенью.

Александра Юрьевна подняла цветок и прижала его к щеке; Рылевский этого не заметил.

– Свидетельница Полежаева, распишитесь, что вы предупреждены об ответственности…

Она переложила цветок в левую руку и поставила нужную закорючку в нужном месте. В зале за ее спиной сидела уже отыгравшая Лисовская.

Высокий темноволосый судья смотрел на Александру Юрьевну пристально и насмешливо.

– Скажите, кому вы принесли этот цветок?

Сашка поискала глазами Рылевского, но конвой уже сместился так, что видно было только обтянутое синей футболкой плечо.

– Этот вопрос не имеет никакого отношения к делу, и поэтому…

– Но к подсудимому-то имеет, правда? – весело перебил ее судья.

Где-нибудь в допросном кабинете она с ходу отбила бы у него охоту к такому легкому юмору. Вся-то хитрость – рассеянно глядеть мимо, спокойно курить, не расслышать ненужного вопроса. Слова не складывались, не приходил, как обычно, сам собою краткий и резкий ответ, и очень мешало присутствие зрителей за спиной.

Стебель переломился в верхней трети; обвисшая цветочная голова выглядела жалко и глупо.

– В соответствии со статьей 283 УПК[27] я отказываюсь отвечать на этот вопрос, – повторила Сашка.

– И все-таки я хочу знать, кому вы принесли цветок, – совсем мягко сказал судья.

Можно было ему нахамить, рявкнуть: советскому, мол, правосудию или – лично вам, доктор, или – просто молча вернуться в зал, но оставался еще разговор с Игорем, обозначенный в процедуре как право подсудимого задавать вопросы свидетелю.

– Я на этот вопрос отвечать не буду, – твердо и вежливо произнесла Александра Юрьевна. – Требую, чтобы меня допрашивали по делу.

Заинтригованный конвой потерял бдительность, и Рылевскому удалось наконец найти удачную позицию, откуда видны были Сашкины растрепанные волосы и горевшая от волнения щека. Цветочный огрызок она держала у виска, как красный флажок с коротким древком.

– Что ж, можно и по делу, – согласился судья. – Как давно вы знакомы с подсудимым и его женой?

– Я знакома с подсудимым с ноября прошлого года и считаю его человеком честным, бескорыстным, неспособным совершить… – забарабанила Сашка обычную в таких случаях магическую формулу.

– А с его женой? – не дослушав, перебил судья.