Пункт третий

– Санька, целую, – ласково поздоровалась Лисовская.

Яд был выпущен мило и вовремя: Александра Юрьевна съежилась, убрала цветы за спину и с трудом пробормотала что-то в ответ. Именно словами «Санька, целую» начинал Рылевский свои письма к ней; стало быть, Ирина нашла неоконченное письмо, разбирая бумаги после ареста.

– Пора, наверно, – выдержав паузу, сказала Лисовская и двинулась к двери суда; за ней, как по команде, потянулись остальные.

От слепящего солнца асфальт под ногами казался выцветшим и белесым; надвигалась тяжкая городская жара.

– Уходи, пожалуйста, – попросила Уборина Сашка, – я твой привет Игорю передам, обещаю.

– Пошли, пошли, – потянул ее Евгений Михайлович, – сейчас чекистами зал набьют и скажут, что мест нет. Не волнуйся, в первом же перерыве уйду.

В зал, однако, пустили всех, кроме шестерых свидетелей; Ирина Васильевна отошла к окну и стала болтать с пухлым белобрысым Коваленкой. Сашка сидела тут же, уткнувшись в книгу; в старом здании еще держалась прохлада, пахло мышами и пылью.

– Свидетель Лисовская, – позвал мент.

Ирина Васильевна неторопливо поправила прическу, кивнула Коваленке и пошла в зал.

У скамьи подсудимых топтались необычайных размеров конвойные; они почти полностью заслоняли Рылевского. Ирина Васильевна остановилась у свидетельской тумбы и бегло осмотрела позиции противника.

Прокурор попался маленький, ушастый, с круглым безбровым лицом.

«Редиску, поди, с удовольствием на даче растит», – оценила Ирина.

Прямо по курсу, как водится, располагался судья с двумя заседательницами по бокам: дамы походили на очень хорошо воспитанных собачек средних лет, судья же выглядел необычно – высокий, темноволосый и, страшно молвить, интеллигентный дядька под сорок с умным худым лицом.

Он начал допрос спокойно и доброжелательно.

…Не слышала ли когда-нибудь свидетельница, что ее муж отрицательно высказывался о советской власти?.. Ведь подсудимый является ее мужем, не так ли?..

…Безусловно и категорически – не слышала никогда; даже представить себе не может, что такое возможно; они давно уже живут вместе, подсудимый фактически является ее мужем, и в самом ближайшем будущем она собирается оформить свои с ним отношения. Независимо от решения суда.

Ирина Васильевна улыбнулась судье растерянно и очаровательно. Молодец долговязый: сразу, в удар, развязал ей руки; никаких тебе сожителей, фактов совместного проживания; он сам назвал подсудимого ее мужем, и теперь этот муж будет повторяться в деле из страницы в страницу.

В зале кто-то довольно неестественно раскашлялся.

…Но ведь ее муж не только негативно высказывался о власти, он ее, эту власть, еще и делом подрывал: размножал, например, Солженицына в количестве немалом; при совместном проживании не заметить этого невозможно.

…Муж ее увлекался поэзией и философией и переснимал иногда редкие малодоступные книги – Рильке, например, Джойса, индийских философов; но Солженицына у него в руках она никогда не видела.

– Вероятно, муж скрывал от вас эту часть своей деятельности, – вежливо допытывался судья, видимо полностью одобряя ее позицию.

– Мне трудно поверить, – медленно проговорила Ирина Васильевна, – что самый близкий человек… – Она сделала паузу, посмотрела в окно, потом на прокурора, тряхнула головою, будто отгоняла сомнения, и бодро закончила: – Нет, нет, я уверена: мой муж ничего от меня не скрывал.

В зале послышалось приглушенное фырканье; несколько человек, заражаясь смехом друг от друга, хотели и не могли его сдержать.

Судья задал ей еще несколько вопросов по эпизодам дела; о какой-то ерунде спросил прокурор; настала очередь подсудимого. Конвоиры раздвинулись, Рылевский встал; наконец-то можно было рассмотреть его как следует.

Ирине Васильевне показалось, что он ничуть не похудел, а напротив – отоспался, пришел в себя и теперь принимает эту игру лениво и снисходительно, не очень-то, по правде говоря, ею интересуясь.

2

Одурь и полузабытье уже второй час соседствовали в душе и теле Рылевского с бессильной яростью. Игорь Львович ухитрился даже сблевать в судейском сортире, напившись из-под крана мерзкой ржавой воды, но облегчения это не принесло; замешанное на спирту зелье всосалось мгновенно, давно растворилось в крови, отравило и одурманило и, словно в насмешку, оставило в мозгу одну незамутненную точку, которой и дано было все это понимать. Ничто в большом, тяжелом и вялом теле ей не повиновалось; вскоре и она потускнела – ее заволокло гневом.

Каждое движение – поворот, подъем и спуск по ступенькам – приходилось продумывать заранее, разлагая на множество простых действий. С невероятным трудом Игорь Львович добрался до скамьи подсудимых и заставил себя несколько раз кивнуть залу – безадресно, бездумно, механически. Зал представлял собою скопление наплывающих одно на другое белых овальных пятен; Рылевский не узнал никого.