Пункт третий

Он готов был кричать и плакать от отчаянья и злости: положения обиднее этого не придумать, не изобрести: этот трижды долбаный суд – последняя его возможность увидеть тех, кто в свою очередь не побоялся сюда прийти единственно затем, чтобы в последний раз повидать его. Но ни заплакать, ни засмеяться Игорь Львович не мог по причине чересчур успокоенных нервов; заметив, что конвойные почти полностью заслоняют его от зала, он облокотился на бортик и мгновенно уснул.

– Подсудимый Рылевский, следует ли расценивать ваше нежелание встать как претензию к составу суда?.. – голос судьи вошел в сон мягко и осторожно, ничего не потревожив внутри.

Рылевскому снился многолюдный суетливый базар, отснятый на черно-белую ленту, и судья озвучивал этот фильм, превращая его в изысканный абсурд.

– …Как отказ от участия в процессе?..

– Да он спит, – басом сказал конвоир.

Лента оборвалась. Игорь Львович медленно поднялся со скамьи и не очень-то уверенно сообщил, что не имеет претензий ни к кому, а лишь отказывается от услуг своего адвоката, так как намерен защищать себя сам[25].

Пожилой адвокат с узким лисьим лицом кивнул Рылевскому, сгреб бумаги со своего стола и переместился в зал.

Процедура поначалу оказалась простой, совершенно формальной; еще несколько минут удалось ему подремать под чтение необыкновенно длинного и занудного следственного заключения. От короткого, урывками, сна, как ни странно, становилось легче, и, когда начался допрос, Рылевский был уже в состоянии отвечать если и не слишком гладко, то вполне разумно. Лишь изредка он просил судью повторить вопрос, и тот переспрашивал вежливо и доброжелательно. Вопросы были, как полагается, сухи и однообразны, но ни в одном из них Игорь Львович не уловил личной к себе неприязни. Казалось, судья впервые ведет такое дело и не очень понимает, как быть. Чудны дела Твои, Господи.

Ровно напротив скамьи подсудимых помещался маленький круглоголовый прокурор, а за спиной у него было окно, наполненное свежим голубым воздухом. Задавая вопрос, прокурор каждый раз приподнимался, и его темная фигура повисала в светлом оконном проеме; у силуэта была гладкая голова с оттопыренными ушами. Он то и дело воздымал руки, словно разыгрывал мелодраму в театре теней.

Ясно было, что он не понимает главного: почему так долго и кропотливо разбираются деяния человека, которого следовало бы давно и безо всяких разговоров поставить к стенке; даже если полностью доказать его вину, то все равно он не получит больше трех лет – потолка по этой дурацкой статье.

Невысказанная обида мешала прокурору сосредоточиться на деталях, и оттого вопросы его были безвредны и смешны. Игорь Львович с легкостью отбился от него и присел, надеясь вздремнуть, пока не началась следующая сцена.

Когда он очнулся, Лисовская уже подходила к свидетельской тумбе; на ней была длинная легкая юбка с большими черными на светлом фоне цветами; у Рылевского зарябило в глазах.

Во время ее допроса Игорь Львович продолжал отдыхать. Этим искусством она владела в совершенстве, это была ее стихия, предмет ее гордости; Рылевский полностью ей доверял.

Вот если можно было бы лечь, растянуться тут же на скамье, проспать хоть четверть часа. Сон накатывал волнами, распластывал, качал, уносил с собой. В зале фыркали, кашляли, смеялись; наверно, Ирина славно отделывала судейских. Вслушиваться в их разговоры у Рылевского не было сил. Если совсем уж припрет, можно мягко сползти на эту долбаную скамейку и лежать, то есть спать, ни на что не обращая внимания; обморок, например, – и пусть делают что хотят.

– Подсудимый, есть ли у вас вопросы к свидетелю?

Широчайшая форменная спина сдвинулась влево; шагах в десяти от него стояла настоящая, живая, улыбающаяся Ирина. Заранее подготовленные им вопросы были заспаны, забыты и казались ненужными. Игорь Львович с удовольствием рассматривал ее голову в пышных кудрях, блестящие от волнения глаза, большие красивые руки, странную одежду.

– Ира, говорил ли я когда-нибудь… – наобум начал он. Он расспрашивал неторопливо, позволяя себе долгие паузы, чтобы продлить отдых. Он был совершенно уверен, что на любой вопрос она ответит наилучшим для него образом, и потому, не вслушиваясь, дремал, пока она отвечала.

В зал вошла казенная тетка и положила на судейский стол несколько телеграмм.

– Подсудимый, вас приветствуют профсоюзы шахтеров Франции, – невозмутимо сообщил судья. – Телеграммы будут приобщены к делу, и вы сможете с ними ознакомиться. Продолжайте.

– Спасибо, Ира, – искренне поблагодарил ее Игорь Львович. – Больше вопросов у меня нет.

– А у меня – есть, – встрепенулся вдруг прокурор. – Гражданка Лисовская, на обыске в вашей квартире обнаружен… – прокурор запустил глаза в дело, – обнаружен лист бумаги с возмутительным рисунком и надписью. Я требую, чтобы вы указали автора.

Зал грохнул.

– Автора рисунка или надписи? – спокойно уточнила Ирина.

– Ну хотя бы надписи!.. – выкрикнул прокурор.

– Хорошо, я поясню, – со вздохом согласилась Лисовская. – У этой надписи нет и не может быть автора: это – народное заклинание от телефонного беса.