Пункт третий

– В общем, три ночи не спал, понимаешь, – пожаловался Первушин, глядя на полуоткрытую сортирную дверь. Тяжелый хмурый тип придерживал ее ногою, не давая Дверкину уединиться. – Пойдем. Я посижу почитаю, а ты пошустрей давай. Кроме топоров, думаю, у них здесь оружия нет. Занятно пишет Александра Юрьевна, сон разгоняет. Что еще, говоришь, у нее там было?

– «Посевы» свежие, ну и так еще, по мелочи. На десять пунктов с трудом натянули. Да, папка еще какая-то, там что-то непонятное. Сам посмотри. Ерунда, думаю.

Они вернулись в избу. Капитан подал Первушину протокол: гражданку Полежаеву А. Ю. обыскивали сегодня утром по подозрению в краже пишущей машинки, пропавшей якобы на соседней станции. Сдерживая смех, Валентин Николаевич стал просматривать далее; в пункте третьем значилось: «Машинописный текст, начинающийся словами: “И, по причине умножения…”; не удовлетворившись эпиграфом, кто-то другой дополнил запись: «Виктор Иванович Васин, капитан и РОР…»

– Чайку замутим, начальники? – бодро спросил Рылевский и, не дожидаясь ответа, поднялся и стал расхаживать по избе. Он наполнил банку водой, поставил ее на подоконник и включил мутило[36].

Александра Юрьевна задремывала на бревнышке у забора.

Смягчалась утренняя яркость неба, с запада наползали легкие тучки, начинало парить.

«…Пункт седьмой. Папка для бумаг коричневая: машинописный текст на 3-х страницах, в тридцати экземплярах, начинается словами…» Буквы плясали, заплетались строчки, у Валентина Николаевича слезились глаза; напротив него, облокотившись на стол, крепко спал Фейгель.

Вода громко булькала, металась в стекле, выбрасывалась через край.

– И нам бы чайку, Игорь Львович, – вежливо попросил Первушин. – А то еще чего-нибудь лишнего вам припишем – в глазах троится, на ногах мы сегодня с четырех утра.

Глава 3

15 января 1980 года

Утро

1

В четыре часа утра по местному времени Александра Юрьевна стояла в тамбуре соликамского поезда и обливала кипятком примерзшую к полу подножку.

– Лей еще, не бойся, успеем, – спокойно говорила ей заспанная пожилая проводница. – Я всякий раз так-то.

Она нагнулась и стала отковыривать протаявший лед в щели меж подножкой и полом. С полу поднимался пар, окна в тамбуре покрылись невиданным инеем, напоминающим оперение зрелого одуванчика.

– Отогрели вроде, иди собирайся, – отослала Сашку проводница. – Времени у тебя чуть осталось.

Поезд тащился медленно, одолевая предстанционный подъем. Проводница закончила работу и пошла в вагон.

Александра Юрьевна, упакованная в тулуп, стояла в проходе спиной к боковому столику, на котором покоился невероятной величины рюкзак. Она уже просунула руки в лямки и старалась распрямиться и оторвать рюкзак от стола.

– На свиданку, дочка? – спросила тетка, умело и заботливо помогая Александре Юрьевне. – Не хочешь, не говори – и так вижу.

Александра Юрьевна разогнула колени и, шатаясь, побрела к выходу.

– А я тебе так скажу, – проводница шла за нею, поддерживая рюкзак, – после Перми тут что ни станция, то зона, скажу, что бабы наши – дуры, и тащут, и тащут, и сала везут немерено, и чаю, и м… свою в придачу, дуры окончательные, так-то. Тут, между прочим, и женские зоны в округе есть, пять лет я на этой линии, так ни разу мужика груженого не видела, чтоб на свиданку ехал.

Они вышли в тамбур; разогнавшийся напоследок поезд резко остановился, и Александра Юрьевна припечатала участливую тетку рюкзаком к стенке.

– И мне, старой, из-за них досталось, – незлобно заворчала проводница, – всё, приехала, слезай потихоньку.

Сашка сползла кое-как по обледенелой лесенке и тут же ушла по колени в свеженаметенный сугроб.

– Пропусти поезд, путь перейди и по дороге давай к поселку, по фонарям держись, – громче, чем нужно, кричала проводница, поднимая подножку, – по фонарям держись, а то…

Поезд медленно проплыл мимо, сдувая вбок снежную пыль.

Впереди спокойно светились сапфировые путейные огни, моргая изредка от слабой поземки. Далеко слева двумя тусклыми расплывающимися пятнами фонарей обозначалась станция; небо кишело низкими живыми звездами.

Ноги проваливались в сухой рассыпчатый снег, подложенный ледяной коркой, и на полуметровую насыпь пришлось заползать вкось, как на лыжах. Нужно было одновременно мерзнуть, передвигаться, сопротивляться тяжести, бояться падения и соображать.

Добрым, по Пушкину, знаком висела с левой руки небольшая ярко-белая луна, и света ее было довольно, чтоб понять, где пересекает пути спасительная дорога с фонарями. Александра Юрьевна пошла вперед, мелкими и внимательными шагами перебирая обледенелые шпалы, и через несколько минут достигла железнодорожного переезда. Собственно до фонарей дело тут еще не дошло, однако фонарные столбы с ободряющей путника размеренностью обозначали направление.

Фонарная дорога крутилась между пристанционными развалами, потом распрямлялась и вкрест путям уходила в огромное поле, над дальним концом которого дрожало слабое синеватое зарево.