Пункт третий

Александра Юрьевна взмокла под рюкзаком, ноги же отчаянно мерзли и с трудом различали впадины и горбы обледенелой дороги. И – о чудо! – чем дальше продвигалась Александра Юрьевна на ходульных, чужих ногах по этому необычному, выбранному ею пути, тем сильней изменялись ее основные убеждения, и приблизительно через полчаса переоценка ценностей завершилась. Она сбросила рюкзак на дорогу и стала выплясывать подле него такую чечетку, что в голове зазвенело.

Решение было роковым и не имело обратного хода, как приговор Верховного суда; Александра Юрьевна обрекла себя на многочасовую пляску вокруг рюкзака и дальнейшие размышления о ценности человеческой жизни. Жизнь эта предательски быстро уходила из пальцев ног, и никакая чечетка не могла ее удержать.

Все пространство с дрожащими вверху звездами и размытым заревом впереди колотилось в мелком ровном ознобе.

Александра Юрьевна села перекурить на рюкзак; отдавать наказ было некому; замерзать в степи хорошо вдвоем с товарищем. Интересно, кстати, почему товарищ чувствовал себя при этом вполне прилично. Наверно, у него были валенки, а у лирического героя песни – лапти или, как у нее, негреющие городские сапоги.

Губы здорово прыгали от холода, и курить было неудобно; заныли пальцы на правой руке; Александра Юрьевна поняла, что прожгла сигаретой варежку.

Словом, сама жизнь подталкивала ее к новым решениям. Она поднялась и стала высматривать что-нибудь, чем можно было бы обозначить место захоронения рюкзака.

Издалека послышался мерный нарастающий звук: хруст и тонкое повизгивание дорожного снега. Со стороны станции к ней приближались какие-то люди; вровень с ними двигались по обочине их строгие, четко отрисованные на снегу тени. Сбоку и немного позади основной группы семенила маленькая женщина в валенках и тулупе.

– С соликамского? – равнодушно спросила она, поравнявшись. – А чего сидишь – смерти ждешь?

– Отдыхаю, – сказала Александра Юрьевна; губы ее треснули и закровили от улыбки.

– Помочь или еще поотдыхаешь?

– Рюкзак поднять не могу, – призналась Александра Юрьевна, не понимая еще, что спасение совершилось.

– Так и скажи, – недовольно пробурчала женщина. – Сигареты есть?

Сашка кивнула.

– Ну, чего ждете? – крикнула тетка. – Курева лишнего у вас много? Давно б уж в зоне были.

Высокий, пахнущий угольной пылью человек подошел к Сашке и наклонился за рюкзаком.

– Ни хера себе, – сказал он, пытаясь оторвать его от земли, – отдыхала, бля.

– Чего испугалась, расконвойки не видела? – пояснила маленькая женщина. – Пошли, через полчаса в зоне будем.

2

Через полчаса после начала рабочего дня Виктора Ивановича вызвали к хозяину[37]. Несмотря на ранний час, кабинет майора был хорошо вытоплен и опрятен, чего нельзя было сказать о нем самом: заспанный и помятый майор Ключиков сидел за столом и брезгливо и осторожно потягивал из стакана чай. Пухлое и бледное лицо его было похоже на поднявшееся и прущее вон из кастрюли тесто.

Капитан Васин уже месяц как не употреблял ничего, кроме пива, пережил обычную после запоя тоску стойко, без единого срыва, и теперь, чувствуя себя подтянутым и бодрым, с некоторым злорадством глядел на страдающего хозяина.

– Доигрались, – мрачно сказал майор, кивая почему-то на совсем еще темное окно, в котором, как размазанный желток, плавало отражение лампочки, – Крысанова сейчас приходила.

Людка Крысанова, небольшая круглолицая девка, удачно совмещала дежурства в доме для приезжих с другим нехитрым занятием; все у нее было просто, платно и без чинов, и все страждущие – и гарнизонные солдатики, и менты – находили у нее необходимое иногда человеку утешение.

Лицо майора выражало уныние и обреченность.

«Сифилис в гарнизоне», – в ужасе подумал Васин, пытаясь вспомнить, когда он сам в последний раз навещал Людку.

– Доигрались, – повторил Ключиков и громко икнул.

– Ну Крысанова, и что? – неестественно бодро сказал капитан. «…Кажется, дней пять назад, не позже». – Опять солдаты ее не поделили? Драка, что ли?

– Драка? – безнадежно переспросил хозяин. – Драку ты, м…к, раньше устроил. А сегодня вот к Рылевскому баба приехала.

…Неприятно, конечно, но все же не сифилис…

– Не знаешь, кстати, затылок-то хоть у него зарос?.. – тихо продолжал майор.

– Швы еще перед Новым годом сняли, – отрапортовал Васин. – Ну и что – баба?.. Надо было бы, он и без бабы все передал бы. А так – месяц, считай, прошел, и ничего, тихо. Трое суток[38] ей подмахну, нае…ся по уши, и все дела, – говорил Виктор Иванович, давая себе зарок навеки завязать с продажной любовью.

– Сутки, – задумчиво повторил Ключиков, – хренутки. Не жена ведь приехала, другая какая-то. Залежина, как ее?

– Полежаева, что ли? – поправил Виктор Иванович. – Так это вообще ерунда: не жена, не родственница, по закону права на свиданку не имеет. До обеда протянем, передачу примем – и всё, свободна.

– Общак[39], может, дать, – мучился майор.

– Можно, хуже не будет, – беспечно согласился Васин. – Подумаем.