Кофе давно уж выкипел и залил плиту. С кухни несло газом и пережженной кофейной гущей.
Первушин метался по квартире, как ошалелый кот. Надо было одновременно побриться, одеться, принять что-нибудь внутрь, а главное – разбудить и выставить даму.
– Да проснись ты, – совсем уж невежливо завопил Валентин Николаевич, – на работу меня вызывают, понимаешь?
Дама открыла опухший со сна глаз и, нежась на не совсем свежем белье, проговорила:
– Ты беги, а я потом дверь прихлопну.
Ужас отразился на лице Валентина Николаевича, и, неверно его истолковав, она снисходительно предложила:
– Ну хочешь, ключ оставь, к ужину тебя ждать буду, хорошо?
День
– Сколько ж тебя ждать, молодой, а? – начал майор.
– Троллейбус, – тихо вымолвил Валентин Николаевич. – Кольцо забито.
Сопротивляться двум напастям сразу он совсем не умел.
– С бодуна, что ль? – немного мягче продолжал плосколицый. – С начальства пример берешь? А зря. Бондаренко твой, между прочим, лечиться залег, ты не в курсе? А мог бы и поинтересоваться, чем начальство страдает, вдруг – сифилис, а? Короче, ты его замещаешь теперь по всем вопросам. Вот тебе первый вопрос: где сейчас находится Александра Юрьевна Полежаева? Ну?
Замещать Бондаренко по всем вопросам – перерыть горы дурацких бумаг, влезать во все детали чужой глупости, соображать, кого теперь можно и нужно допрашивать. А по вечерам объясняться со скучной настырной девкой, охранять свои словари от чулочных закладок. Валентин Николаевич чуть не заплакал о легкой и беззаботной жизни, принадлежавшей ему еще вчера. Отчаянье придало ему сил.
– Даже если предположить, товарищ майор, что я замещаю Бондаренко, что само по себе несколько неожиданно, все равно вопрос не по адресу. Это у вас надо спрашивать, а не у следствия, – преувеличенно спокойно отвечал Первушин, обращаясь к пепельнице.
– А ты, молодой, ничего, разбираешься, – одобрил майор. – Эксперта можно и к оперативникам приписать, только возиться с этим сейчас некогда.
Первушин сидел вольно, нога на ногу, и не обернулся даже, когда рваногубый обошел стол и навис у него за спиной.
– У Полежаевой права качать научился, парень? Да ты способный; и сидишь точь-в-точь как она; ты еще разговаривать со мной откажись по морально-этическим[40]
, ну?Майор рассмеялся и похлопал Валентина Николаевича по плечу.
– Не серчай, я сразу заметил, что вы с ней чем-то похожи. Ладно, всё кстати. Поищи-ка мне ее сейчас, вот что.
И он положил перед Первушиным длинный список телефонов.
– Сперва в институт позвони, представься как есть: все равно пора ее уже маленько поддернуть. Напугай того, кто трубку возьмет, и попроси его лично удостовериться, что она там: на лекции или еще где. Если не найдут, домой звони: хочешь – сплети что-нибудь, хочешь – так трубку брось, если подойдет. Дальше – Фейгель: извинись, представься кучеряво, попроси его помочь – нужна, дескать, срочно; голос у тебя подходящий. Ну и с остальными – так же.
В списке значилось еще десятка два номеров.
– Ну а если вдруг правовой аспект вас встревожит, дескать, чужими делами вас загружают, не волнуйтесь, Валентин Николаевич: я вам скоро приказ занесу о вашем переводе в оперативную группу. Число сегодняшнее.
Плоскорожий захохотал.
– А что там такое с Полежаевой происходит? – развязно, без чинов, спросил Первушин.
– Звони давай, потом расскажу, – совсем уж по-приятельски попросил начальник.
Валентин Николаевич с удовольствием напугал пожилого и интеллигентного, судя по голосу, парторга кафедры и отправил его на поиски Полежаевой, сообщив вдогонку, что не позже чем через четверть часа надеется застать его на месте с ответом и что, разумеется, никто не должен знать об их разговоре.
Приятно пугать парторгов морозным январским утром, ничего не скажешь. Валентин Николаевич почти видел, как лысый, неуклюжий и трепещущий профессор трусит по коридору к доске с расписанием, как вызывает за дверь коллегу и как, задыхаясь, быстро и сбивчиво шепчет что-то ему на ухо.
Оперативная работа, несомненно, приятнее следственной скуки, бумаг, болтовни, чаепитий.
Наружное стекло обметало ч
Дома Полежаевой не было. Валентин Николаевич передохнул, включил чайник и позвонил Фейгелю. Беседа с сонным Прохором была чрезвычайно занятна, и кроме непосредственного удовольствия Валентин Николаевич получил наконец и первую зацепку. Действовал он хитро: представился питерским знакомым Александры Юрьевны, сказал, что не может застать ее дома, и взволнованно попросил у Фейгеля помощи и совета. «Понимаете, – говорил он, – я приехал по важному делу всего на несколько часов…»
Простодушный, но бдительный Фейгель отвечал, что по телефону о чужих делах не говорят, однако изъявил желание встретиться или принять приезжего у себя.