Пункт третий

Анатолий Иванович шагнул к выходу.

– Да не ты, – простонал Гвоздь. – Рылевский, на свидание. А тебе я вечером морду разобью. Левой у меня еще лучше выходит, вот посмотришь. Ну ты идешь или помочь? – заорал он на Рылевского.

– Послушай, начальник, – заговорил Игорь Львович, когда они вышли из рабочей зоны, – он ведь тебе правильно сказал. Не веришь, хоть у фельдшера спроси, факт такой, медицинский. А ты – ШИЗО сразу.

Отрядный, не отвечая, быстро шел вперед. Сильно хрустел снег, и солнце играло на нем тысячей золотых бликов.

– Я и сам всегда так делаю, – неуверенно продолжал Рылевский.

– Спрошу, – огрызнулся отрядный. – Спрошу, нельзя ли тебя свиданки лишить. Одна банда.

Рылевский умолк. Гвоздь подвел его к небольшому ветхому крыльцу на задворках штаба и передал коллегам.

Низенький краснолицый прапорщик ввел Игоря Львовича в небольшую комнату у самого входа, запер ее изнутри и велел раздеваться. Теперь у Рылевского не оставалось сомнений в том, что приехала Ирина: шмон с раздеванием является прелюдией к личному свиданию. Таковы законы местной гармонии.

Игорь Львович начал неторопливо раздеваться, прислушиваясь к разговорам за тонкой стенкой.

– Продукты на стол, – командовал неприятный женский голос. – Обертки снять. Чай – в тарелку высыпь. Сигареты – в другую.

За стеною, стало быть, шмонали какую-то бабу.

– Пошустрее давай, Рылевский, – громко сказал мент. – Разделся, очко показал – и отдыхай, чего тут.

За стеной что-то грохнуло и покатилось по полу.

– Так тебя с твоей тушенкой, на ногу прямо!.. – визгливо прокричала ментовка.

Женщина молчала.

Удовлетворив живой интерес прапорщика к анальному и прочим своим отверстиям, Рылевский сел на стул и потянул к себе одежду.

– Обожди, – сказал мент, – костюмчик сейчас другой тебе принесу, спецом для свиданки.

Он забрал одежду Рылевского и ушел, заперев за собою дверь.

Игорь Львович встал и приложил ухо к стене. Что-то с хрустом ломали, швыряли горстями на стол или в тарелку; шуршала фольга; потом все стихло.

– У нас их и дети-то не видят, а ты мужику навезла, – завистливо и гадко заговорила вдруг ментовка. – Ладно, раздевайся, одежду – на стул.

Дзык-бряк, дзык-бряк; судя по звуку, женщина расстегнула и сбросила сапоги. Ирина ни за что не стала бы раздеваться молча и безропотно, а кричала бы уже так, что вся зона бы сбежалась.

– Распусти волосы. Руки вверх. Пятки. Рот. Язык высунуть. Теперь уши посмотрю. Так.

…Ну, бля, гестапо.

– Трусы, бюстгальтер сними, – скомандовала ментовка.

…Ну охнула бы хоть, глупая баба, заревела бы, в конце концов, богоноска хренова.

– Ноги на ширину плеч. Три приседания. На, одевайся.

…Их надо резать или стричь – долготерпеливых, всевыносящих, многострадальных.

В двери загремел ключ, и Рылевский отошел от стены.

– Бери продукты, пошли; патлы свои еще неделю прибирать будешь. Пошли, пошли, мужик тебя на свиданке причешет, – громко говорила шмоналка, выводя женщину в коридор.

Прапорщик выдал Рылевскому шлепанцы и обещанный костюмчик – жесткий, мерзко шуршащий, со складским казенным запахом – что-то среднее между больничной пижамой и спецухой сантехника.

– Ненадеванный даю, – похвалился он. – Пошли, Рылевский, баба ждет.

Сиеста

1–2

Они подошли к массивной крупноячеистой решетке, перегораживающей коридор от пола до потолка, и мент отомкнул ее большим сложной формы ключом. Женские голоса, кухонный чад, звяканье посуды – все было точь-в-точь как в старой коммуналке на Васильевском.

Из кухни выскочила здоровая баба, чуть не налетела на них в полутьме, ойкнула и скрылась в комнате; в коридоре запахло сдобой.

– Проворная, блинов уж заделала, – одобрил прапор и толкнул соседнюю дверь.

Рылевский оказался в узкой комнате с двумя застеленными по-больничному койками и высоко поднятым зарешеченным окном. У окна стоял общепитовский стол, а подле него суетилась Александра Юрьевна, стараясь навести порядок в бестолково изрезанной, размазанной и разломанной на шмоне еде.

На койке сидела рыжая ментовка с будильником в руках.

– Свидание началось в 14 часов 15 минут, – сообщила она, блеснув фиксой. – Посуда – на кухне. В десять – проверка. Всё.

Она прошла к двери, обдав Игоря Львовича запахом скверных духов.

– Ну, счастливо, Рылевский, жену не обижай, – подмигнул маленький прапор. – Приду проверю.

Сашка стояла у стола спиной к свету, и лица ее почти не было видно. Рылевский запустил пальцы в ее растрепанные волосы, крепко поцеловал и ощутил во рту вкус крови.

– Поморозила, – сказала она, отстраняясь. – Привет, братец.

На подоконнике громко тикал будильник.

Рылевский обнял Александру Юрьевну, стиснул, прижал, прилепил к себе, зарылся лицом в жесткие волосы, пахнущие морозом и стружкой. Сашка коснулась его щеки сухими запекшимися губами.

– Почему – ты? – зашептал Игорь Львович, добравшись до уха. – То есть почему тебе личное дали? А ухо не отморозила? По Иркиному паспорту? Ты – кто?.. И шею не отморозила?.. Это ты правильно, умница…

Нелепо нарезанные на шмоне апельсины пахли праздником – свежо и остро.

– Маленькая, умница, – дышал ей в ухо Рылевский, – больших дядей обманула… Санька, целую…