Пункт третий

Во рту была отвратительная горечь – от чаю ли, от недосыпа или от чего-то еще. Александра Юрьевна пошла в ванную, чтобы вычистить зубы. Из круглого зеркала глянула на нее подозрительная девица с опухшим лицом, на котором заметно проступала сетка красновато-лиловых алкоголических прожилок. На правой щеке выделялось белесое пятно размером в два пятака; багрово-коричневые губы трескались от шевеления щетки за щекой. И взгляд у этой красавицы тоже был какой-то странный – глаза косили. В общем, ей следовало хотя бы временно воздержаться от посещения деканатов. А вот для вражьего корреспондента это было как раз то, что надо: жертва режима в полный рост. Хорошо было бы обзавестись еще парой-тройкой седых прядей. Александра Юрьевна с надеждой взглянула в зеркало: седины, к сожалению, не было.

Дым отечества витал по кухне: пока она предавалась девически-неторопливым мечтам перед зеркалом, на плите загорелось наверченное на ручку чайника полотенце. Она бросила его останки под кран и присела к столу, соображая, что еще надлежит ей совершить перед сном.

С трудом вспомнив – что, она взяла плоскогубцы, обвязала шарфом нос, чтоб не стошнило, и отправилась в сортир. После долгих усилий искомое было найдено, омыто под струей быстротекущей воды, просушено и вскрыто.

Обретенное таким образом сокровище оказалось узкой и туго скатанной полоской полупрозрачной кальки.

«…ВВ-201/1…декабря… года… получили тяжелые травмы на производстве… января… рентгеновское обследование на ТБЦ в неотапливаемом помещении… в присутствии врача… по непроверенным данным, 30 % заключенных страдают открытой формой…»

Буквы размером с небольшую блоху, наплывающие одна на другую строчки; такие тексты читали обычно с увеличительным стеклом и линейкой. Александра Юрьевна бережно расправила полоску и положила ее меж страницами толстенного тома УПК.

И все же покой и тишина старого дома давали передышку и отдых: минувший бесформенный кошмар прояснялся, распадался на образы и картины, следующие одна за другой, выразимые словами и оттого почти нестрашные.

Будущие же неприятности и хлопоты по сравнению с прошедшим не стоили и плевка, и записка со всеми ее чертями и проклятьями казалась уже милой домашней шуткой.

День был яркий, солнце путалось в чаще мелких сосулек под крышей дома напротив, по стенам проплывали блики, отраженные стеклами машин, теневая сторона улицы была залита густым синим холодом, ветер раскачивал ветки и провода, и от этого спокойное тепло дома становилось еще надежней и слаще.

Поспать было необходимо, но Александра Юрьевна понимала, что ни через два, ни через четыре часа без посторонней помощи проснуться она не сможет; пришлось звонить Фейгелю.

– Приехала? – радостно заорал Прохор Давидович. – Ну что, видела?

Несмотря на всю бодрость приветствия, ясно было, что он еще спит.

– Видела, видела, – пренебрегая Прохоровым энтузиазмом, отвечала Александра Юрьевна, – слушай-ка, ты еще часа два поспи, а потом приходи, пожалуйста. В дверь звони, в окно стучи, а то я до послезавтра не проснусь, Россия погибнет, понимаешь?

– Скажи только, как Игорь, в двух словах, – умолял Фейгель.

– Нормально, нормально, – отмахнулась Александра Юрьевна. – Прохор, я уже сплю, ты придешь?

– Здорово, – неизвестно чем восхитился Фейгель, – не волнуйся, ложись, приду обязательно.

День

1

– Ожидайте, скоро прибудут, – отвечал дежурный. – Давно уж машина вышла.

Чтобы убить время, Виктор Иванович поплелся в рабочку. Внешняя цепь стояла неподвижно; внутри оцепления солдаты, спасаясь от мороза, вытаптывали площадку.

– Долго еще, командир? – обратился к Виктору Ивановичу гарнизонный офицер; лицо его было злым и красным от ветра. – Не видишь, что ль, замерзают ребята.

– Скоро прибудут, из Перми подтвердили, – небрежно сказал Васин. – Площадку приготовить – это ты правильно сообразил.

– Сообразишь, мать, – выругался офицер, – как часа два на таком ветру попрыгаешь. Может, костер заделать, а?

– Какой тут костер, – ужаснулся Виктор Иванович. – Я саперов вызвал, а ты – костер.

– Эй, поменялись, – крикнул офицер. – Живо поменялись, недоноски.

Те солдаты, что прыгали внутри, выстроились в цепь, прежняя же цепь распалась, и замерзшие штурмовики запрыгали по сухому снегу, как огромные неуклюжие кузнечики; автоматы на них болтались и поддавали им по задам и спинам.

– Ну, саперов ждем, а караулим-то что, командир? – опять обратился к Васину гарнизонный. – Сказал бы хоть, когда взорвемся.

Виктор Иванович не успел ответить: снизу, с дальнего края рабочки, оступаясь и размахивая руками, к ним бежали два человека. Крики их сносил ветер.

– Приехали, мать, – сказал Васин. – Сейчас узнаешь, что твои недоноски караулят.

Он повернулся и быстро пошел навстречу гонцам.

– Ну, дела, – быстро заговорил Волк, – один – чекист из Перми, другой – тоже из Перми, наш, эмвэдэшник, полковник аж, да еще одного такого по дороге в Чусовой прихватили, из района, и саперов с ними трое. И газик один на всех, так что только чекист в порядке, остальные греться хотят.