Пункт третий

Ветер не утихал; небо заметно просветлело, но не расчистилось, и солнце сквозило за облаками, как тусклая лампочка за занавеской.

В штабе стояла торжественная тишина; начальники дожидались Васина в его собственном кабинете, саперов же принимали по соседству.

Виктор Иванович порядком струхнул: за его столом сидел бодрый человек в штатском и со странной улыбкой рассматривал проклятый резной портрет; два эмвэдэшника, солидные, злые и замерзшие, терлись у печки, прижимая к ней растопыренные негнущиеся ладони.

Взяв себя в руки, Виктор Иванович представился и начал было докладывать дело, но чекист почти сразу перебил его:

– Это ты, что ли, нам ночью названивал?

– Так точно, – выдохнул Васин. – Сразу после перехвата, как приказали.

– Я в курсе, – насмешливо продолжал начальник. – И кто приказал и почему. А сам-то ты, капитан, в порядке?

– В порядке, – волнуясь, отвечал Виктор Иванович.

– Может, выпил больше, чем можешь, а? – предположил чекист. – Да не стесняйся, ты тут хозяин, закуривай, садись. Не пил, а?

– Никак нет, – тихо сказал капитан. Голова у него кружилась после бессонной ночи, руки ходили ходуном, так что он не мог удержать сигарету над пламенем спички.

– Я вам сейчас все насчет записки перехваченной объясню, – неуверенно предложил он, стараясь отвлечь внимание начальника от своих неуемно дрожащих пальцев.

– Это ладно, – сказал чекист, – ты вот мне объясни, почему даже прикурить по-человечески не можешь.

– Не спал я, – робея, проговорил капитан. – Сначала расшифровкой занимался, потом у телефона дежурил. Не прилег даже, товарищ…

– Подполковник, – подсказал приезжий и почему-то рассмеялся. – Я смотрю, у вас тут прям народные умельцы сидят. – Он кивнул на стену. – Вот бы и нам такого. Не подаришь, капитан? Вещь-то с душой сделана, никакой, так сказать, казенщины, а? Как вы считаете, товарищи? – обратился он к эмвэдэшникам.

– Хорошая вещь, – простодушно согласился районный; пермский же чин только засопел в ответ, растирая пухлую примороженную щеку.

– Что, не подаришь? – продолжал чекист. – Жалко, да? Понимаю. Доложи-ка тогда, капитан, как планируешь операцию проводить.

Васин начал излагать быстро и сбивчиво, как школьник; красивая и румяная тетка из бухгалтерии внесла поднос со стаканами, баранками и пирожками; за ней шла другая, поплоше, с самоваром.

– Эх, – вздохнул подполковник, когда бабы ушли, – и с этим у вас тут, гляжу, порядок, как в малине сидите.

Виктор Иванович попытался было продолжать, но чекист широким жестом пригласил всех к столу, усадил Васина рядом с собою и, отхлебнув чаю, заметил благодушно:

– Вижу, капитан, все ты уже продумал, молодец. Сейчас чайку попьем и пойдем посмотрим. Я так ни разу не видел, как разминирование происходит. А вы, товарищи? – вежливо обратился он к сотрапезникам.

Менты промолчали. По всему видно было, что этот всю дорогу сидевший в теплой кабине болтун неприятен им в высшей степени.

– Чайку подлей, капитан, – спокойно попросил чекист, игнорируя эмоции полуколлег. – А записку-то покажи, с чего весь сыр-бор, любопытно все же.

2

…Я открою вам тайну, спящую в древних рунах:
Ей владея, вы сокрушите любую силу…

После непрерывной двухчасовой работы Валентин Николаевич позволил себе небольшой перерыв. Он поставил на огонь парадную кофеварку с узкой талией и отошел к окну. Сейчас эта дама, ясное дело, выдаст пришельцу какой-то секрет своего благоверного. Подстрекательство к убийству, стало быть, отягощенное, нет, совершаемое в корыстных целях с особым цинизмом. Тьфу. Валентин Николаевич проследил, чтобы плотная коричневая пена поднялась трижды. Дама в острой высоченной шапке со шлейфом важно шествовала к скамье подсудимых: тонкие дрожащие пальцы сомкнуты за спиной, гордо вскинута голова на длинной точеной шее.

Первушин пил кофе, засматриваясь в окно, но кроткая краса зимнего дня была бессильна перед его разошедшимся воображением: леди трогательно кивала публике со скамьи подсудимых, подельник ее кололся и с жаром истинного раскаянья бил себя в грудь; латы его звенели печально и мелодично.

…Придумал же этот черт бородатый про бытие, поди теперь от него, бытия то есть, отмойся. Чтобы избавиться от навязчивых и фальшивых образов, Валентин Николаевич снова обратился к тексту.

…Ей владея, вы сокрушите мощь моего чародея-мужа…

Ясное дело. Столько-то лет строгого. На груди кающегося рыцаря опять зазвенели латы; зазвенел и телефон, связуя сознание с проклятым бытием.

Майор накинулся на него и несколько минут просто орал, сбиваясь на рев; когда же порыв стал стихать и между матом и угрозами начали появляться ключевые слова, Валентин Николаевич скорее догадался, чем понял, что Полежаева уже прибыла на родину.

– …Полчаса назад Фейгелю звонила, сама отметилась, сука, а ты…

Оправдаться Первушину было нечем; он дождался паузы и сказал покаянно, но твердо:

– Виноват, товарищ майор. Сейчас приеду, а план операции я уже разработал.

3