Пункт третий

– А ты говоришь – сажать, – попенял он Валентину Николаевичу, будто тот и вправду настаивал на аресте Полежаевой. – Всех посадишь – от скуки сдохнешь. Это ж ни в одной комедии так не придумать, чтобы одни по-латыни писали, другие – по-английски читали, а третьи в это время еще в цистерны дерьма наталкивали. Ой не могу, – снова заржал он, – а представляешь, что там было… ну, когда дерьмо у них по полу потекло…

Телефон зазвонил снова.

– Ишь, досказать ему не терпится, – заметил майор, но тут же, приказав кому-то задержаться на связи, передал трубку Первушину. – Наружка, лейтенант. Александра твоя уже куда-то двинула, так что давай.

Валентин Николаевич вздохнул и начал беседу с напористым, но туповатым коллегой.

Разговор был утомительный, договориться о чем-то определенном было трудно; к тому же очень мешало присутствие майора, внимательно следившего за сбивчивыми и неуверенными пожеланиями Валентина Николаевича.

– Приступаю, – вяло сообщил Первушин, опустив трубку. – И куда ее только черт понес.

– Не нравишься ты мне, – неожиданно заключил начальник. – Девушка только из дома вышла, а ты сразу – черт понес. Ты, можно сказать, мысли ее должен на расстоянии угадывать, а не чертями прикрываться. А девушки, между прочим, после таких свиданий к корреспондентам иностранным в гости ходят или, на крайний случай, к знакомым каким-нибудь обращаются, чтобы клеветническую информацию передать. А коли она так, почти сразу, поднялась, значит, хочет что-то срочное сообщить, то, что эти пермские м…ки за своим дерьмом-то и проглядели. А самое интересное, что это не я тебе объяснять должен, а ты – наружке. Предполагаемое направление перемещения обозначить, помочь маленько. Так-то, лейтенант.

– Да, – смиренно согласился Валентин Николаевич. – Я как-то не подумал.

– Хочешь, угадаю, почему не подумал? – задушевно предложил начальник.

– Опыта такого, как вы, не имею, – попытался подмазаться Первушин.

– Врешь, – резко сказал Губа. – То есть опыта, конечно, у тебя нет, а мозгов хватило бы. Все оттого, что не о том думаешь. – Он выдержал паузу и спокойно продолжал: – А думаешь ты, как я понимаю, или вовсе о чем-то постороннем, или о том, как бы тебе из этой истории с Полежаевой вывернуться. Только не крути, лейтенант, – меня-то все равно не перекрутишь. Делай, что приказано, – жив будешь.

4

Прошло уже не менее трех часов с тех пор, как Рылевский отпустил своего пленника живым. Не менее трех часов провел Игорь Львович в одиночестве, тишине и полной растерянности. Никто из ментов не явился, чтобы выковырять его отсюда; быть может, о нем просто забыли из-за каких-то более важных и неизвестных ему раскладов.

Тишина и полутьма бендежки угнетали его; заниматься же чем-то, помимо топки, было невозможно, да и просто отходить от печи не хотелось.

Утром Игорь Львович решил, что дров хватит до съема, и, когда он понял свою ошибку, было уже почти темно.

Тревога его росла; ровное и сильное гудение огня теперь раздражало его, мешало прислушиваться к шагам снаружи.

Надо было что-то решать с дровами. Рылевский распахнул дверь и постоял на пороге, вглядываясь во тьму. Предчувствие близкой и неотвратимой беды становилось все отчетливей; и с чеченом, несомненно, что-то случилось, иначе он появился бы уже давно или на крайняк дал бы о себе знать.

Ясные длиннопалые звезды висели над зоной; некоторые из них даже присаживались на колючку, как птицы на провода, и, отдохнув, снова повисали во тьме, дрожа и моргая изо всех сил. Мороз усилился так, что дышать было трудно.

Рылевский вернулся в хибару и стал выламывать доску из нар, отжимая ее вверх кочергою. Кочерга тут же сломалась, изрядный кусок ее отлетел и со звоном ударился о печь; в руках у Рылевского остался короткий, ни на что не годный железный прут.

Пламя в печке оседало и съеживалось. В наступившей тишине послышался хруст снега; шаги быстро приближались, Игорю Львовичу почудился даже обрывок разговора, и тут же от удара ногой отворилась дверь. Трое ментов топтались на пороге, не решаясь подойти к нему; Рылевский стоял перед ними с кочережным обломком в руках.

– Брось прут, – скомандовал наконец ДПНК.

Игорь Львович аккуратно положил железку на край недоломанных нар.

– В ШИЗО, – коротко объяснил другой, тот, что шмонал его вчера перед свиданкой. – В ШИЗО, Рылевский, хорош дурить.

– За что это, начальники? – хамовато спросил Игорь Львович, не трогаясь с места. – С какого хрена?

– Выходи, б. дь, – не повышая голоса, распорядился ДПНК. – Еще спрашивает, сука.

Рылевский повиновался быстро и молча.

Когда они переходили из рабочки в жилую зону, шедший позади Игоря Львовича маленький прапор вдруг крикнул злобно:

– Руки, б. дь, руки!.. – Потом несильно толкнул его в спину и едва слышно произнес: – С РОРом не залупайся сейчас, понял, – убить может.

Вечер

1

– Почки ему на х… отбить, – соображал Виктор Иванович, глядя вослед огонькам удаляющегося газика, начиненного двумя ментами; чекист отбыл раньше, еще засветло. – И по голове добавить.

Огни пометались, задрожали и исчезли за поворотом.