Пункт третий

– Не долби ж ты так, – взмолился татарин. – Дай разобраться, врач пришел.

Анатолий Иванович повозился немного и утих.

– Да что у вас тут? – весело спросил врач.

Татарин приложил палец к губам и кивнул в сторону открытой камеры.

– Посмотрим, – спокойно сказал врач, заходя в камеру.

Татарин привалился к стене и молча следил, как он елозит на коленях подле тела.

Вошли ДПНК с маленьким прапором и так же безмолвно встали поодаль.

Врач рванул на Рылевском рубаху, приложил к его груди стетоскоп и завис над ним в нелепой и хищной позе.

– Живой, начальники?.. – истерически заорал за стеною Пехов.

– Живой, живой, не ори, сказано, – крикнул в ответ татарин и шепотом спросил у врача: – Живой, что ли?

Доктор оттянул веко Рылевского, заглянул в глаз, вздохнул и поднялся с полу.

– Живой пока, – тихо ответил он.

– А можно его в дежурку? – выскочил маленький.

– Несите, – махнул рукой врач, – с головой только поосторожнее.

ДПНК взялся за ноги, татарин – за плечи; голова досталась маленькому прапору, и он осторожно понес ее в сведенных ладонях, как сочащийся соком треснувший от спелости арбуз.

Рылевского уложили на топчане в углу; доктор промыл ему рану, забинтовал голову и врезал в плечо два укола подряд.

Рылевский зашевелился, застонал и, повернув голову набок, быстро и скупо сблевал.

– Что скажешь? – осторожно спросил ДПНК.

Маленький поднялся и пошел убирать за Рылевским.

– Да что сказать, – спокойно отвечал врач, – сам знаешь.

– Не знаем мы ничего!.. – закричал вдруг татарин. – Открываем, видим, лежит, башка в крови, а сам дохлый, и все нам на жопу.

– И кто ему по затылку вделал, тоже не знаешь? – усмехнулся врач.

– Сам, может, – предположил дежурный. – Упал, так твою, да и разбил…

– Как хочешь, – сказал доктор, – упал так упал, мне-то что.

– Тебе-то что, – окрысился ДПНК. – Тебе бы только на вызовы по часу не приходить.

– В другой раз вообще не приду, – лениво отругнулся врач. – Фельдшера своего задроченного вызывайте.

– Да ты не сердись, – ласково сказал маленький, вытирая пол. – Мы тут в непонятку попали. С ним-то чего теперь делать?

– Ну в санчасть отправьте, – предложил врач, задремывая от позднего часа и духоты. – Башка-то зарастет, а чего уж там дальше, не знаю. Может, почки застудил, а может, легкие. Разденьте, если не лень, посмотрю, наверно, еще и поморозился.

Игоря Львовича быстро раздели и перевернули на живот.

– Глянь, жопу политик отморозил, – рассмеялся татарин.

– Ну снегом трите, – предписал врач, и прапорщики удалились во двор.

– Так что писать-то? – со вздохом спросил ДПНК.

– Что хочешь, сказал, – отвечал врач. – Пиши: въе…и ему по затылку, рана рваная, обморок глубокий, сотрясение, обморожение. Пиши, короче, что надо, а я пошел.

– А чем – ударили? – приставал офицер.

Прапорщики внесли в дежурку чайник со снегом и стали азартно растирать указанные доктором части тела.

– У них вот спроси, – отмахнулся врач, поднимаясь со стула, и неожиданно, указав на спящего капитана, добавил: – Да вот хоть этим, к примеру.

– Что? – возмутился татарин. – Мы его РОРом ударили?

Доктор наклонился к Виктору Ивановичу и вынул у него из незастегнутой кобуры револьвер.

– Вот этим, чего уж тут, – уверенно сказал он и ткнул пальцем в капитанскую грудь. – И на шинель ему малость попало, гляди.

Виктор Иванович всхрапнул и переменил позу.

– Вот выручил-то, лепила, молодца, – весело сказал татарин, не отрываясь от дела; кожа на ягодицах политика побагровела и вздулась. – Ты заходи, за нами не пропадет, не думай.

– Неделю теперь на жопу не сядет, – предупредил врач.

4

– Да не сяду я, неужели неясно, – прошипела Александра Юрьевна, прибавляя шагу.

Машина с открытой дверцей медленно ехала вровень с нею, прижимаясь к обочине. В машине сидели двое: шофер и собственно приставала.

– Садитесь, девушка, подвезем, – канючил он.

Встречный ветер мешал бежать, и не было сил даже испугаться по-настоящему: бред, бессмысленное нагромождение событий, бесконечный кошмарный сон.

Машина остановилась; приставала, проваливаясь по колено, пробился сквозь придорожный сугроб и направился к Александре Юрьевне.

Она подпустила его поближе и сказала спокойно:

– Отстаньте, а?

– Простите, что напугал, Александра Юрьевна, – почтительно обратился к ней молодой человек, – не узнаете?

Он стоял перед нею, щурясь от летящего в глаза снега, и ветер раздувал полы его расстегнутой куртки. Качающийся фонарь временами ослеплял Александру Юрьевну, лицо же преследователя оставалось в тени.

– Не узнаете? – переспросил он. – Я как-то у вас на допросе…

– Шекспира читали, – тут же вспомнила Александра Юрьевна.

Молодой человек смущенно улыбнулся и кивнул.

– Простите, но мне просто необходимо с вами поговорить…

– О чем?.. – спросила Александра Юрьевна, пораженная изысканностью прелюдии. Хотя, вообще-то, брать человека с улицы в высшей степени разумно.

Она вспомнила свою идиотскую записку и совсем неопределенный уговор с Фейгелем; он решит, что она вернулась домой отсыпаться, мать же родная спишет все на очередное безобразие. Разве что бедолаге декану сообщат завтра же.