Пункт третий

– Это и вам будет интересно, – вежливо настаивал чекист, стараясь запахнуть куртку; фонарь над их головами размахивал ослепительной снежной гривой.

Александре Юрьевне представилась процедура входного шмона – что-то тягучее, тоскливое: неживой казенный свет, кафельные стены, босые ноги на полу; поспать не дадут, дотянут до утра, и сразу – допрос.

– В Бутырку повезете, – спросила она, направляясь к машине, – или в Лефортово?

…Хотя бы несколько минут прокемарить в тепле.

– Зачем вам в Лефортово? – удивился молодой человек.

…Значит, в Бутырку, туда дальше ехать, и может быть, и впрямь удастся поспать.

Александра Юрьевна взглянула в последний раз на родную улицу во всей ее зимней красе: ни сожалений, ни грусти, ни желаний, кроме одного: немедленно заснуть в тепле.

– В машине разговаривать не совсем удобно, – сказал он, удерживая ее за рукав.

– В Бутырке наговоримся, время будет, – отвечала она. – Поехали, а то холодно.

– При чем тут Бутырка? – удивленно спросил чекист.

…Задержание через ментовку?.. Там-то уж точно хрен поспишь.

Александра Юрьевна зевнула откровенно и широко.

– Везите куда знаете, мне-то что.

– Александра Юрьевна, – взмолился молодой человек, – да послушайте же наконец, я хочу с вами поговорить, без свидетелей, понимаете, а там, в машине – шофер. При чем тут Бутырка?

– Ну говорите, – ничего уже не понимая, согласилась Александра Юрьевна. – Здесь шофера нет, говорите, только скорее.

– Разговор у меня долгий, – вполне симпатично улыбнулся он, – шофера-то здесь, конечно, нет, зато метель…

– Что ж поделать, – сдержанно, чтобы не попасть впросак, сказала Александра Юрьевна. – Не на чай же вас приглашать.

– Да я бы и не пошел, не обижайтесь, пожалуйста, но дома у вас… э… не лучше, чем с шофером, сами понимаете.

Александра Юрьевна молчала. Вот так, ни за хрен, могла она сейчас потерять навсегда эту улицу, светлую метель с последним непогашенным окном в угловом трехэтажном доме, и…

– Я говорю, что нам необходимо встретиться, – повторил чекист, – без шоферов, без метелей и без прослушки, понимаете?

– Это в раю, что ль? – поддела его Александра Юрьевна и сразу поняла, что врет. Рай был рядом: прозрачная метель, ровный и теплый свет в окне, заснеженный, притулившийся к тротуару спящий троллейбус.

– Ну, в рай меня по определению не пустят, – весело сказал молодой человек и похлопал себя по отсутствующим погонам. – Так что давайте как-нибудь попроще – в Пушкинском музее, например, завтра у входа в четыре тридцать.

5 сентября 1982 года

– В полпятого еще совсем темно, сами знаете, – говорила Александра Юрьевна.

«Заинтриговала, бля, читателя, – злился Валентин Николаевич, сидя над рукописью. – Ну прям роман у нас, у них то есть, начинается. Светлое чувство из прозрачной метели возникло, поди ж ты».

В избе было темновато; небо совсем заволокло, и день стал душным и вялым.

Александра Юрьевна сидела на полу, привалившись спиною к стене, и рассказывала подельникам об утреннем шмоне на станции. Вид у нее при этом был беззаботный и даже счастливый, и майору захотелось сказать ей что-нибудь обидное, например, что вкус у нее так себе и что ее так называемый роман с трудом ковыляет от фарса к банальной, в общем-то, мелодраме.

Он потратил уже уйму времени на это сомнительное чтиво; обычная дамская писанина, бесцельное вышивание, нитка – вправо, нитка – влево, дурацкий узор с претензией на оригинальность.

Валентин Николаевич вздохнул, отодвинул рукопись и взялся за протокол.

«…Пункт 4. Текст, изготовленный фотоспособом, начинается словами: «Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство…»[55].

Чушь, прошлогодний снег, что попало брали, идиоты. Александра Юрьевна настырно тарахтела над ухом, и сосредоточиться было невозможно.

– В сельсовет привели, менту местному отдали; сидит, дурак сонный, глазами хлопает, действует по инструкции. И тьма за окном. Вы, говорит, задержаны по подозрению в краже пишущей машинки на станции Хвойная и я по закону обыск обязан произвести. Как же так, говорю, лейтенант, на станции Хвойная поезд полминуты стоял, что же я, по-вашему, за полминуты в темноте прохожего с машинкой углядела – на станции Хвойная, наверно, у каждого машинка имеется, и все они их с собой носят, особенно по ночам, – машинку украла и снова в поезд вскочила, так, что ли?

А он отмахнулся – все, мол, по закону делаем, – и ну рюкзак перетряхивать. Тут этот, с драной губой, подвалил, стал следить за соблюдением законности.

– И много нашмонали? – осторожно спросил Рылевский.

– Роман отмели, суки, – тоскливо сказала Александра Юрьевна.

Старицкий обхватил голову руками и, изображая крайнюю степень отчаянья и гражданской скорби, стал молча раскачиваться из стороны в сторону на скрипучей кровати.

– Пропала русская проза, – сказал он, наскрипевшись всласть.

– А еще что? – перебил его Рылевский.

– Петарды уборинские отобрали, – призналась Александра Юрьевна. – Две пачки.

…Пункт 2. «Хлапушки питарды», – прочел Валентин Николаевич.