Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Однако хорошо известно, что «Повесть о Петре и Февронии» — не только житие, но и нарушение жития, что в ней дали себя знать народные легенды и сказки⁶⁹, и это обстоятельство сделало возможным такое проявление человеческого чувства, которое ортодоксальным житием не допускалось. Вот почему читатель «Повести...» испытывает странное затруднение: с одной стороны, он несомненно ощущает страстность натуры Февронии, а с другой — ничем конкретным это свое ощущение подтвердить не может. Происходит это потому, что глубокая любовь нашей героини наталкивается на рамки жанра, распирает их, но сломать не может — этому мешает свойственный житию условный характер отражения действительности.

Противоречивость отношения книжников к человеческому чувству нашла свое отражение и в практике литературных переводов.

Так, в XV в. получает распространение сербская «Александрия», в которой, в отличие от хронографической, важное место занимает тема любви. Подобно Февронии и Изольде, супруга Александра Роксана не желает жить после его смерти и кончает самоубийством. «Впервые в русскую литературу широко входила тема любви к женщине, — этому “дьявольскому сосуду”, по излюбленному выражению церковной письменности», — замечает по этому поводу Я. С. Лурье⁷⁰. Впрочем, нельзя не обратить внимания на то, что и в хронографической «Александрии», которая была переведена в ХП в. и легла в основу сербской, волхв Некта-нав, когда к нему пришла будущая мать Александра Олимпиада, «видя ее красоту, воспылал к ней страстью». Олимпиада отдается Нектанаву, решив, что с ней земной бог, что дает возможность избежать обвинения в прелюбодеянии. Примечателен и эпизод, рассказанный Александром в письме к Олимпиаде: чтобы проверить, человек или зверь явился однажды к ним в облике косматого мужчины, Александр приказал поставить перед этим чудовищем нагую женщину, «чтобы он ее пожелал. А он оттащил ее в сторону, начал пожирать»⁷¹. Желание обладать женщиной представлено здесь как естественный признак, отличающий мужчину от зверя. Если связь Нектанава и Олимпиады не более чем любовное влечение, то любовь Роксаны к Александру производит впечатление страсти. То же самое можно сказать и о чувствах Стратиговны к Девгению («Девгениево деяние»). Если сам Девге-ний женится на Стратиговне не по внутреннему побуждению, а под влиянием предсказания, то о Стратиговне сказано иначе: «все-лися в ню любовь». Своей кормилице она говорит: юноша «ум ми исхитити; и ныне люблю ти всем сердцем»⁷².

Разумеется, нельзя забывать о том, что «Александрия» и «Девгениево деяние» — произведения переводные и поэтому могут быть привлечены для характеристики любовных отношений на Руси лишь с большой осторожностью. Но следует обратить внимание и на то, что в переводах чувство к женщине передано словом «любовь» без обычного оттенка осуждения. В русских памятниках XIV — XV вв. под «любовью» обычно понимали привязанность, благосклонность, мир, согласие⁷³. Половая любовь чаще всего именовалась «любодеянием» или «прелюбодеянием». Если учесть, что слову «любовь» придается положительный смысл, когда она обращена к Богу или к брату, то можно заметить, что в отношении к женщине это же понятие становится отрицательным благодаря сочетанию с «деянием». Иными словами, русские книжники осуждали в «любодеянии» не любовь, а деяние, то есть физическую близость. Отказываясь от обозначения чувства мужчины и женщины с помощью слова «любовь», книжники тем самым признавали, что это чувство требует физической близости.

Весьма примечательно, что поведение индийских женщин, которое в других русских памятниках было бы названо даже не любодеянием, а блудом, Афанасий Никитин назвал любовьк/⁴, что, впрочем, не помешало ему заметить: «женки [в Индийской земле] все б...»⁷⁵.

Сравнение оригинальных произведений литературы с переводными показывает, что русские книжники в описании любовных отношений при переводах были, так сказать, «либеральнее», чем в своих собственных сочинениях.

Можно сказать, что героям переводов позволялось больше, чем героям оригинальных памятников, а оценки поступков первых были более снисходительными, чем оценки поступков вторых.

3. Отражение любви в жанрах непосредственного отражения действительности

К указанному выше жанру относятся летописи и хронографы, представляющие собой историческое повествование. Тем не менее элементы интимных отношений оказываются вкрапленными и в исторические сочинения. Обратим внимание на сообщения летописей о заключении княжеских браков. Несмотря на то что таких сообщений множество, они очень редко содержат в себе мотивировку женитьбы того или иного князя. Вот несколько образцов подобных записей: