Тем не менее в более широкой исторической перспективе ситуация оказывается не столь однозначной. Близкое соприкосновение комического и героического типично для эпических преданий архаического типа, например, для палеоазиатского эпоса о Вороне (Мелетинский 1979). Наряду с легендами о творении вселенной, этому герою приписываются комические эпизоды, связанные с обжорством, ленью, похотливостью. В той или иной степени все эти признаки характерны и для богов — Одина, Тора и Локи, чьи деяния описываются в исландских легендах. При этом Один отличается подчеркнутой сексуальностью, например, в песне «Перебранка Харбарда» («Старшая Эдда») он высмеивает победителя великанов Тора, противопоставляя его подвигам в сражениях свои успехи в соблазнении девушек. Тор же предстает воплощением грубой физической силы. Он отличается склонностью к обжорству и пьянству, что обыгрывается в историях явно комического характера. В «Песне о Трюме» переодетый женщиной Тор изображает прекрасную богиню Фрейю и в этом качестве является к великану, который требует эту богиню в обмен за похищенный им молот. Мнимая невеста поражает жениха своим чудовищным аппетитом и любовью к выпивке; в финале Тор получает свое оружие и расправляется с великаном. Сексуальность и грубая физическая сила — типы Одина/Тора — не обязательно всегда противопоставляются друг ДРУ1
^ обе эти черты сочетаются в облике Геракла, среди подвигов которого упоминается лишение девственности пятидесяти дочерей царя Теспия, произошедшее, по некоторым версиям этого предания, за одну ночь (Павсаний 1994, IX: 26, 6 — 7). Непристойно фаллические изображения Геракла являлись излюбленной темой греческой вазописи, что связано с сюжетами так называемых сатировских драм. В известной по позднейшим описаниям сатировской драме Еврипида «Силей» происходило классическое сочетание типичных карнавальных тем, включая переодевание, обжорство, грубую шутку с использованием бытовых предметов и непристойности: проданный в качестве раба Геракл устраивал пир, на котором проедал богатство хозяина, затем он убивал хозяина ударом мотыги, а в финале «успокаивал» дочь убитого, приглашая ее идти с ним спать (Анненский 1921: 397).