Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Отождествление лягушки с маткой и — шире — с утробой подтверждается и с другой стороны, а именно — общим характерным признаком лягушки и беременной — раздутостью (в вышивке это один из «опознавательных» признаков лягушки; иногда утроба ее выделена цветом, сочетанием разнофактурной вышивки бисером, бусинами, резаным перламутром)²⁷, который подводит тем самым под это тождество телесно-физиологическую основу, ср., например, семантическую мотивировку обозначений беременной: отолстеть (Архангельская губ.), озобаться (Вологодская губ.), ходить коробам., кузов (Костромская губ.), горбок (Урал)²⁸ и под.

По отношению к лягушке можно предположить, что «раздутость» — это не только отражение естественного свойства лягушки (его обыгрывание характерно для разных фольклорных жанров; в загадках: «Этот толстый Тарас/Кричать горазд»;²⁹ в пословице: «Как ни дуйся лягушка, а до волй далеко»;³⁰ в сказке: герой садится на лягушку, та раздувается до огромных размеров и перепрыгивает через реку)³¹, но и репрезентация темы «лягушка — утроба». Связь этой пары слишком разносторонняя, чтобы быть охарактеризованной здесь полностью; обозначим только основные мотивы соотношения.

1) Образ «брюхатой жабы» (в украинских легендах). В одном сюжете ее встречает на дороге баба-пупор1зка и оказывает ей помощь, пересадив через дорогу, за что жаба одаривает женщину заколдованным полотном³². В другом тексте за бабничанье (помощь при родах) жаба дает женщине полотно с живой лягушкой внутри³³.

2) Человеческая утроба — место обитания лягушек. Так, на Русском Севере лягушку глотают при посвящении в колдовство: «Колдун ведет тебя в баню на зори, он попросит, она выскочит, скакуха, эту скакуху нужно проглотить в себя»,³⁴ у белорусов отмечено следующее поверье: «Случается, что маленькая лягушка впрыгнет в рот спящего человека и войдет в живот. Там она растет особенно быстро и неимоверно сушит человека, доводя до “сухоты”»³⁵. Похожий мотив звучит и в белорусских жнивных припевах: «Як была я молода, дак была я резва, /

Пошла жать — легла спать — жаба улезла [...J»³⁶. К этому же мотиву можно отнести болгарский фразеологизм «Жаби ми къеркат в стомаха» — об урчании в животе³⁷.

3) Утроба — место рождения лягушек. По украинским представлениям, «если выпить настой из сушеной лягушки — внутри зародятся лягушки»³⁸. Ср. также мотив из вятской легенды: «В старые времена беременная женщина прокляла находящегося в своей утробе младенца и родила лягушку»³⁹.

Мотив лягушка — деторождение получил развитие в волшебной сказке, в частности, в сюжете «Царевна-лягушка» (СУС Nq 402), в основе которого, как и в основе классической волшебной сказки в целом, лежит свадебный обряд с финальным итогом — «стали они детей добывать». Чтобы «добыть детей», героиня перерождается сама; она сама оказывается своего рода «плодом», вынашиваемым в лягушачьей шкурке (коже) — своеобразной оболочке, «матке»⁴⁰. Используя «анатомический» язык, можно сказать, что в сказке имеет место мотив «выно-шенности плода»: конечный срок пребывания героини в шкурке строго регламентирован. Сжигание шкурки раньше времени (прерывание срока) соответственно усиливает отрицательные признаки героини; царевна-лягушка оказывается во власти темных сил, реализующихся в образах Мухомора, Кащея Бессмертного, дьявола, ветра-волшебника, чуда морского и др. В этой связи ср. в экспрессивной лексике выражение негативного отношения к человеку (ругат. недоносок, недоделок), обнаруживающего связь с мотивом невыношенности плода⁴¹. В связи с отмеченным выше мотивом сгущения молока, присутствующим в эмбриологических представлениях⁴², ср. мотив сбивания лягушкой масла, сопоставляемого с мотивом творения — пахтания мира в космогонических представлениях, засвидетельствованного на балтийском и, отчасти, восточнославянском материале⁴³. Ср. также изготовление сказочной царевной-лягушкой идеальных вещей, обнаруживающее типологическую близость не только с созиданием предметов (в космогоническом аспекте), являющимся одним из этапов космогенеза, но и с одной из моделей процесса творения мира, в частности, «текстильной». Этот мотив проявляется в процессе тканья (шитья) скатерти (полотенца, ковра, рубахи). Создание отливающего золотом и с восходом луны в середине «настольника», его неподъемность — «[...] когда он [герой] взял этот подарок в шелковой косынке, его сразу позвало на землю»⁴⁴ (ср. Микула Селянинович с неподъемной земной тягой в суме) — не вызывает сомнения, что настольник есть не что иное, как само пространство с восходящей в нем луной (ср.: «Ковер, не шито, не ткано, все равно как высажа-но»⁴⁵).