Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 1

Дело кончается заключением Соловья-Разбойника в подземную тюрьму. А детям его Илья Муромец возвращает всю отцову «несчетну золоту казну», вопреки князю Владимиру, который было уже «обзарился на именье-богачество».

Я думаю, что если искать в былине исторических отголосков, то для изъяснения этого эпизода нет надобности забираться в глубь веков до Владимира и Могуты. Замиренные после Смутного времени инородцы, стараясь поладить с новою крепкою властью, стали лучше ладить также и с миссионерами. Некоторые мордвины даже сами стали просить о крещении. Так в 1619 г. один мордвин дал в Троицкий Сергиев монастырь вклад, прося за то его окрестить. Тогда же мордвин, названный во св. крещении Тихоном, отдавая Троицкому Сергиеву монастырю свою родовую вотчину Кирмальский Ухожёй, сам просил о водворении его между христианами, «чтобы ему христианской веры не отбыта»³⁷⁶. Понятно, что не все усердствующие «новокрещены» встречались с доверием и властью, и Церковью, памятовавшими по свежему опыту, что мордве свойственно не строительство монастырей, а разорительство. Бунт мордвы против энергических миссионеров патриарха Никона (хотя он сам был мордвин) и убийство главы их, рязанского архиепископа Мисаила (1655 г.) — наглядные показатели небезосновательности такого недоверия.

Новообращенная мордва часто оказывалась гораздо опаснее некрещеной, потому что крещение снабжало мордвина как бы паспортом политической благонадежности, при наличии которого русская власть смотрела сквозь пальцы на безобразия «новокрещена» среди языческой мордвы, а в то же время паспорт этот своего носителя мало к чему русскому и христаан-скому обязывал. Еще в 1686 г. указ царей Иоанна и Петра Алексеевичей свидетельствует, что мордовские новокрещены «в христианской вере не тверды, в церкви Божии не приходят и отцов духовных у себя не имеют». А о том, как эти новокрещены угнетали своих соплеменников, в то же время злоумышляя «похвальными речами» на русскую власть, выразительно свидетельствует челобитная, поданная в том же 1686 г. некрещеною мордвою из племени терюхан³⁷⁷ нижегородскому митрополиту Филарету, с горькими жалобами на грабительские утеснения, терпимые от «новокрещенов» — разбойников, конокрадов и, по-видимому, бывших разинцев. Челобитчики опасаются, «чтобы нам, сиротам вашим, от них, новокрещеных Емельки Пиргушева со товарищи, отъездов (“по многие времена неведомо куда и для какого промыслу”), приводов и от похвальных их речей не разориться и вконец не погибнуть»³⁷⁸.

Таким образом, в рисунке своих соплеменников мордвин-новокрещенец оказывается разбойником, вымогателем, двуличным человеком вертлявой совести — именно алатырцем в нынешнем «архангельском» смысле слова. Тем более подозрительно должны были относиться к «новокрещенам» русские, селившиеся между ними. Церковный и правительственный взгляд на прозелитов³⁷⁹ сильно разнился от народного. Народ не любит и никогда не любил выкрестов³⁸⁰, сомневаясь в чести людей, сменивших свою «прироженую» веру. Известна в бесчисленных вариантах пословица: «Вор прощенный, жид крещенный, конь леченный — одна стать: толка не жди!»³⁸¹.

Всеволод Миллер настаивал на тождестве Соловья-Разбой-ника с летописным разбойником Могутом, или Могутой (в «Степенной книге»), получившем помилование от кн. Владимира ввиду его чистосердечного раскаяния: «Изымаша же хитростью некоего разбойника, нарицаемого Могута, и егда ста пред Владимером, воскрича зело и многы слезы испущая из очию, сице глаголя» и пр. Миллер сводит эту подробность о сильном крике пленного Могута с общеизвестным эпизодом былинного сказа, как пленный Соловей-Разбойник оглушил до беспамятства князя Владимира с княгинею и весь двор их богатырским своим свистом. Илья Муромец приказывал Соловью свистать осторожно, вполсвиста, а разбойник назло свистнул в полный свист (или, как выражается соблазнившая Миллера редакция, «сколько было его могуты») и наделал великих бед, за что Илья убил его и выбросил в окошко³⁸².