Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 1

Имя Могуты ясно звучит славянским корнем, но весьма возможно, что это лишь случайное звуковое совпадение. Могут близко напоминает Могула, родоначальника киргизов. Были два брата: Могул и Татар. От первого произошли казаки: так называют себя киргизы-узбеки, отрицаясь тем от имени «кыр-гызов», которое они оставляют за презираемыми от них каракиргизами, считая последних происхождения калмыцкого и даже «собачьего». Слово «казак» у киргизов значит «вольный», «бродяга», «разбойник». А состоит оно, по киргизскому же толкованию, из двух имен: каз («гусь») и заг («ворон»)³⁸³. Таким образом, киргизский казак есть тотемический символ, составленный из двух вольных степных птиц, иносказательно определяя племенной союз двух родов с тотемом гуся и с тотемом ворона. Теперь если былинный и сказочный Соловей-Разбойник = летописному разбойнику Могуту, а разбойник Могут = казаку (т. е. разбойнику с двумя птичьими именами) Могулу, то две величины, равные порознь третьей, равны между собою. Наш Соловей с его былинными татаро-тюркскими отчествами-про-звищами — «вор Ахматович», «Рахметович», «Рахматович», «Рахманович» и пр., — оказывается типическим богатырем-разбойником из какого-то тюркского рода-племени с птичьим тотемом соловья.

В выразительнейшем же прозвище «Соловей, птица рах-манная» птичий тотем возвращается уже к птичьему мифу. Последний еще более рельефно выступит наружу, если мы вспомним Моголъ или Могулъ-птицу, заменяющую в наших сказках восточную баснословную птицу Рох³⁸⁴. Имя это не утрачено народным языком еще и в настоящее время. На олонецком наречии ллогулъ (а также «науй» и «навуй») обозначает страуса. В песнях о Волхе, Егорие Храбром, в сказке об Александре

Македонском [птица Могуль] сопровождается постоянными эпитетами — «великая и страховидная» (Г. Куликовский)³⁸⁵. Восточным сказочным привносом влетают в былину и птицы-оборотни, вороны с железными носами: сыновья и зятья Соловья-Разбойника, по убеждению сказочников, и теперь еще бессмертно летающие по Руси. Через царства Болгарское и Хазарское они прилетели прямо из «Тысячи и одной ночи» (второе путешествие Синдбада-морехода).

Отчество Соловья — Ахматович, Рахматович, Рахметович и т. д. — уже самим звуком своим говорит о татарстве или скорее об отатаренности разбойника, причем надо заметить, что это мухамеданское отчество, несомненно, очень поздний вклад в соловьиное родословие.

Орест Миллер (а за ним впоследствии и Всеволод) приписывает «Ахматовича» глубокому впечатлению, которое оставил в русском народе неудачный поход на Москву Ахмата, хана Золотой Орды, в 1480 г. при Иване III и долгая его стоянка на р. Угре³⁸⁶. Возможно, хотя если бы я с такою же уверенностью, как Всеволод Миллер, видел театр столкновения Ильи Муромца с Соловьем-Разбойником в древней Черниговской земле и точно в нынешней Орловской губернии, то для местной эпопеи соблазнился бы выбрать и более местного Ахмата: свирепого курского баск&ка³⁸⁷ этого имени, слободы которого в восьмидесятых годах XIII века воевали князья Олег Рыльский и Святослав Липецкий. Известна эпическая характеристика последним этого курского Ахмата:

«Что баскаковы слободы грабил, в том я прав, — не человека я обидел, а зверя; врагам своим отомстил; не буду отвечать ни перед Богом, ни перед людьми в том, что поганых кровопийцев избил»³⁸⁸.

На баскака Ахмата можно, пожалуй, найти косвенное указание даже и в былинах Соловьиного круга. В некоторых записях жена Соловья, обыкновенно безыменная, снабжается именем и отчеством: Акулина Дудентъевна. Это былинно-татарское отчество делает ее как бы родною сестрою ханскому баскаку в Твери, Чел-хану, или Шевкалу, которого грабительские безобразия и насилия вызвали знаменитую тверскую резню татар на Успеньев день, 15 августа 1327 г. В народной (да и летописной) памяти этот Чел-хан остался с именем Щелкана, а былевые песни³⁸⁹ придали ему отчество Дудентьевича. Личность и деятельность Чел-хана «ради дани и выходу, ради чор-това правежу» былины изображают весьма близко к характеристике курского Ахмата князем Святославом:

У кого пяти рублей нету,

У того он жену берет,

У кого как жены-то нет,

Так того самого берет.

У Щелкана не выробишься,

Со двора вон не вырядишься³⁹⁰.

Корысть получить в кормление «Тверь богатую» Щелкан покупает у Звяги-царя (Узбека), заколов родного сына и выпив чашу его крови, «стоючись перед Звягою-царем». Когда Щелкан едет в Тверь, то даже родная сестра, которую зовут здесь Марьей Дудентьевной, не находит для него лучших пожеланий, чем:

«Уж ты по роду родной брат,

По прозванью окоянной брат.

Да чтобы тебе, брателку,

Да туда-то уехати,

Да назад не приехати.

Да остыть бы те, брателко,

Да на востром копье,

На булатнем на ножичке».