Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 1

В результате экономического разорения Южной Руси в конце XI в. («Все тоще ныне видим, нивы, поростше зверем, жилища быша»⁴³²) началось политическое выцветание Киева, центр тяжести стал перемещаться с Днепра на Оку и Волгу. Новые великие князья, ростово-суздальские, со столом во Владимире, устремились лепить центральную славяно-финно-тюркскую Русь, распространяя ее на северо-восток, который тогда слыл «Белою Русью»⁴³³. Не с радости напрягали они усилия к движению, удалявшему их от Днепра и Европы: Юрий Долгорукий «основал престол свой в Белой Руси», «видя себя Русской земли совсем лишена», и принялся строить города, населявшиеся метисами славян с болгарами, мордвою и венграми⁴³⁴.

Защищались тюрко-финны от русского натиска плохо, раздробленно. Они легко соединялись на короткий срок для какой-нибудь военно-грабежной экспедиции, но решительно не выдерживали войны.

Неоднократно бывало, что, собравшись значительным скопищем, они колотили русских (например, в 1103 г. мордва побила князя Ярослава Святославича). Но, во-первых, кажется, ни разу не было случая, чтобы в недрах этих скопищ не кипели междоусобия застарелой родовой вражды, в жертву которой, чем с русскими драться, одна половина племени предпочитала истреблять другую. Юрий Долгорукий воевал мордву, наполовину объединенную князем Пургасом, мордвою же, которая шла за кровным врагом Пургаса, князем Пурейшею, и именно этого союзника орда «изби Мордву всю и Русь Пур-гасову, а Пургас едва вмале утече»⁴³⁵.

По взятии Казани Иваном Грозным, черемисы (луговые) сделали попытку основать собственное государство, собрали до 20 ООО войска и вверили его приглашенному из ногайской орды царю-татарину. Но объединение не замедлило надоесть им. Рассмотрев, что «мало им прибыли от того царя», они убили его и истребили прибывшую с ним дружину из 300 татар, отрубили покойнику голову и воткнули ее на высокий шест. «И глаголали: “Мы было взяли тебя того ради на царство, с двором твоим, да оборонявши нас; а ты и сущие с тобою не сотворил нам помощи столько, сколько волов и коров наших поел: а ныне глава твоя да царствует на высоком коле”. Избрали себе своих “атаманов” и повели с русскими партизанскую войну, которая продолжалась два года, да и по замирении то и дело вспыхивала, — конечно, в виде родовой гверильи»⁴³⁶.

Во-вторых, достигнув с успехом первой намеченной цели, а тем более когда, наоборот, нарывались на сильное сопротивление и бывали побиты, скопища спешно рассыпались по своим «твердям», веруя в их природную защиту гораздо более, чем в силу своих союзов. В январе 1228 г., воюя мордовскую землю, Пурга-сову волость, жестоко опустошал ее союз северо-восточных русских князей под главенством Юрия Долгорукого, причем особенная удача выпала муромскому князю Юрию Давидовичу. Мордва, как водится, «побегоша в лесы своя, в тверди». Дружинники князей Ярослава, Василька и Всеволода, вероятно, воззавидовав добыче муромской дружины, устроили тайную экспедицию «в лес глубок». Мордва пропустила их, а потом напала с тылу обходом и часть перерезала, часть взяла в плен, а сама опять затворилась в «твердях», «и князем нашим не бысгь коего воевати».

Ведь, чтобы сделать «твердь» неприступной для тогдашнего оружия, мордве не приходилось тратить ни материальных средств, ни много труда. Болотные тропы, полноводные реки, гораздо более стремительные, чем теперь, и первобытный девственный лес предлагали почти готовое. Возможно, что, чистя лес под «твердь», мордвин или черемис даже не всегда валил подряд деревья, оставляя наиболее могучие дубы-великаны служить опорами валу и тыну и главное — сторожевыми вышками. Даже в XIX в. так делывали на Кавказе и горцы, и казаки. Л. Н. Толстой еще застал и описал казачий бекет⁴³⁷ на вековом дереве. А для XVI — XVII вв. мы имеем интересный рассказ Ж. Маржерета о том, как подобными натуральными каланчами охранялись степные дороги в Московском царстве. Там (вдоль дорог) «изредка растут одинокие, рассеянные дубы, удаленные один от другого на 8, 10 и до 40 верст. По большей части при каждом из них становятся два ратника с готовыми конями; один сторожит на вершине дерева, а товарищ его кормит коней, совсем оседланных. Всадники сменяются через четыре дня. Сидящий на вершине дуба, заметив в отдалении пыль, слезает немедленно, не говоря ни слова, садится на коня, скачет во весь опор к другому дереву, кричит издали и показывает рукой, где видел неприятеля. Страж второго дерева, находясь на вершине, уже издали замечает ска-чущаго всадника и, едва поймет из слов его или из знаков, с какой стороны поднимается пыль, велит своему товарищу, смотревшему за конями, скакать к третьему дереву. Так, уведомляя друг друга, дают знать ближней крепости и, наконец, самой Москве, не принося иной вести, кроме того, что видели неприятеля, а нередко вместо людей открывается конский степной табун или стадо диких животных. Но когда страж, оставшийся при первом дереве, также прискачет и подтвердит слова своего товарища, тогда с прибытием вестника войско берет оружие!»⁴³⁸.