Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 2

Соблазнительные книги и похабные рисунки доставляли одно из любимейших удовольствий для обоих полов. У знаменитейшей барыни того века соблазнительные изображения занимали собою стены целой комнаты с потолка до полу. Французский двор Людовика с его куртизанками, оленьими парками и ничем не стеснявшимся публичным и частным развратом, дававший тон всей тогдашней Европе, был образцом грубого подражания и для нас. Разврат вошел в обычай, в моду и считался признаком образованности. Многие тогда не женились только потому, что c’est du bon ton [считалось хорошим тоном] быть холостым. Замужние женщины считали как бы своею обязанностью открыто изменять мужьям и, по тогдашнему общеупотребительному выражению, махаться с другими. В одном из тогдашних сатирических журналов одна дама жалуется на чудачество своего мужа, который не слушает ее резонов относительно того, что «в хороших сосиететах¹¹⁸⁵ за порок не почитают махать от скучных мужей и что, напротив, таких женщин везде хорошо принимают, а ежели бы жаханье было порок, то бы всеконечно их в хороших домах не ласкали». В высших сферах барыни не жили без любовников, меняя их чуть не каждый день. Торжеством моды было, если муж и жена жили на двух отдельных половинах и имели особых знакомых, если муж содержал метрессу, а жена была окружена роем обожателей. Мужчины были развращены еще более женщин. Петр со своими спутниками и в Германии, и в Париже вел себя так, что иностранцы рты разевали от удивления. В России как сам великий преобразователь, так и все птенцы его были еще менее воздержанны, чем за границей. Эта реакция против допетровского гнета еще более усилилась впоследствии. Во второй половине XVIII в. содержание любовниц и великолепная обстановка их сделались модой великосветской жизни и необходимым тоном аристократической роскоши. Лучшие люди России погрязали в пороке и часто погибали от него, подобно величайшему из деятелей того века... Так, например, известный П. И. Шувалов, по выражению князя М. М. Щербатова, «во удовольствие своего любострастия всегда имел многих метресс, которым, не жалея, деньги сыпал, а дабы и тело его могло согласоваться с такою роскошью, принимал ежедневно лекарства, которые и смерть ему приключили». Многие баре жили этою л^изнию до глубокой старости. Их жизнь была беспрерывным рядом волокитств, ухаживаний и оргий. «Примеры таковые не могли не разлиться на весь народ, и повсюду роскошь и сластолюбие умножались», — замечает Щербатов. В общественных слоях, не принадлежавших к высшей аристократии, нравы также потеряли свою прежнюю лицемерную строгость. Возьмите любые мемуары XVIII в., и на первых же страницах вы прочтете, как молодой человек, развращенный уже с молодых лет своими воспитателями, приятелями, соблазнительными книгами и эстампами, «узнав в теории всё то, что [ему] знать было еще рано», начинал искать «случая теоретические [свои] знания пр ив есть в практику» и, нашедши подходящую женщину, просветив ее в теории, начинал «преподавать ей и физические эксперименты»¹¹⁸⁶. Волокитство сделалось главным занятием русской молодежи, жившей на счет крепостного права. В XVIII в., говорит один современник, «молодой человек, который не мог представить очевидного доказательства своей развращенности, был принимаем дурно или и вовсе не был принимаем в обществе своих товарищей и должен был ограничиваться знакомством с одними пожилыми людьми, да и те, бывало, суются туда же. Кто не развращен был на деле — хвастал развратом и наклепывал на себя такие грехи, каким никогда и причастен быть не мог». Русский джентльмен тех времен гордился как доблестями своими развратными подвигами — тем, что:

В задорной юности своей

Он был жрецом всех граций,

Рогами украшал мужей

И брал их жен всех наций, —

не пропускал ни одной смазливенькой бабенки, чтобы не полюбиться с нею. Женщины средних классов сплошь и рядом вольничали так же открыто, как и великосветские мессалины. Главными центрами разврата были столицы; но и в провинциях дела шли немногим лучше, например в Сибири. Шапп говорит о сильной развращенности Тобольского края. П. С. Паллас пишет в своем дневнике, что он, кроме Томска, «ни единого места не видывал, в котором были бы в такой степени распространены разврат и французская болезнь; на них жалуются и во всех других сибирских городах, и вместе с пьянством они служат ужасным бедствием для народонаселения этой страны». Один офицер XVIII в., живший на сибирской линии, говорит в своих мемуарах, что он «жены своей никуда не отпускал в гости, ибо все офицерские жены распутные, о которых уже я, будучи холостым, довольно по обращению наведался»¹¹⁸⁷.