Пушкин

В путешествии принимали участие и очаровательные дочери генерала: двадцатитрехлетняя Екатерина, семнадцатилетняя Елена, милая, но не отличавшаяся крепким здоровьем, прелестная пятнадцатилетняя Мария и Софья, которой только исполнилось четырнадцать. Кроме того, Раевских сопровождали доктор, англичанка, компаньонка и целый штат разнообразной прислуги. Из дочерей только обе младшие девочки – Софья и Мария – отправились с отцом на Кавказ. Две старшие – Екатерина и Елена – вместе с матерью приехали прямо в Крым.

«Как поэт, Пушкин считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и девушек, с которыми он встречался… – писала много позднее уже повзрослевшая Мария Николаевна Раевская, в замужестве Волконская. Пушкин действительно не мог жить без любви, и ему было свойственно увлекаться сразу несколькими женщинами. «Я был влюблен во всех хорошеньких женщин, которых встречал», – признавался он, поэтому в том путешествии он адресовал стихи сразу трем сестрам Раевским и их компаньонке, крестнице генерала Раевского – Анне Ивановне Гирей.

Фонтан и пленник

Именно во время путешествия по Кавказу и Крыму Пушкиным были задуманы и частично написаны две поэмы: «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник». В обеих поэмах присутствует один и тот же мотив: противопоставление страстной, пылкой, любящей, но не любимой женщины, и другой – скромной, даже холодной, но любимой.

В «Фонтане» это набожная Мария и влюбленная в хана Зарема. В «Пленнике» – черкешенка и далекая невеста Ростислава.

Герой поэмы сокрушается:
«Как тяжко мертвыми устами
Живым лобзаньям отвечать,
И очи, полные слезами,
Улыбкой хладною встречать!
Измучась ревностью напрасной,
Уснув бесчувственной душой,
В объятиях подруги страстной,
Как тяжко мыслить о другой…»

Очевидно, что такое противопоставление не случайно. По всей видимости, поэт пережил сходный опыт. Да и сам Пушкин признавал, что многие места поэмы относятся к одной женщине, в которую он был «очень долго и очень глупо влюблен». Эту женщину принято называть «утаенной любовью поэта». Стесняясь раскрывать перед публикой свои потаенные чувства, Пушкин даже некоторое время колебался, публиковать поэму или нет. Потом, уже в Одессе, решился – из-за денег.

Но кем же были те две женщины, вдохновившие поэта? Наверное, их следует поискать в семействе Раевских.

Существует обоснованное предположение, что Пушкин был сильно увлечен компаньонкой Марии, крестницей генерала Раевского и правнучкой татарского хана Анной Гирей. Это увлечение завершилось близостью. Анна стала прототипом всех прелестных черкешенок, выведенных в стихах Пушкина. Пушкинисты склонны усматривать в образах Заремы и влюбленной черкешенки намеки на Анну Гирей, а вот кто вдохновил поэта на создание образа набожной Марии – загадка.

Екатерина Раевская заронила в сердце поэта чувство, большее, нежели простое восхищение. Но это была не любовь: Екатерина была слишком холодна, разумна, горда. Друзья даже прозвали ее «Марфой-Посадницей» за излишне твердый и властный характер. Пушкин писал, что она помогла ему в создании образа Марины Мнишек из «Бориса Годунова».

Шестнадцатилетняя Елена Раевская, к сожалению, тяжело болела: туберкулез легких. При этом она была очень красива, писала прекрасные стихи, переводила английских поэтов, но втихомолку уничтожала свои переводы. Николай Раевский сообщил Пушкину о занятиях сестры. Пушкин стал подбирать под окнами Елены клочки изорванных бумаг и обнаружил тайну. Он восхищался этими переводами и уверял, что они чрезвычайно верны. Именно она более всего могла приковать внимание поэта, посвятившего ей грустные сочувственные строки:

«Увы, зачем она блистает
Минутной, нежной красотой?
Она приметно увядает
Во цвете юности живой…
Увянет! Жизнью молодою
Не долго наслаждаться ей…»

Но Пушкин, к счастью, ошибся: Елена Николаевна дожила почти до пятидесяти лет – по меркам начала XIX века это был солидный возраст.

Была и третья сестра – подросток Мария Раевская. Впоследствии красота ее расцвела, но в пору своего первого знакомства с Пушкиным будущая княгиня Волконская оставалась почти девочкой, нескладным подростком, способным на чисто детские проказы. Возможно, расцветающая красота девушки и пробудила у поэта некие романтические мечтания, но дальше нескольких поэтических строк дело не зашло.