Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

Но не только. Это вопросы об идентичности русского начала в мировой цивилизации в принципе, об идентичности русской истории так, как она нами понимается и как мы ее защищаем. Пушкин — это не только «солнце» русской литературы, но мы можем говорить о пушкиноцентричности сознания русского человека.

Он процементировал русскую культуру, которая до него состояла сплошь из отдельных частей, а подчас и обломков. Он предельно отчетливо сформулировал понимание «мы — русские» таким образом, что мы, современная русская цивилизация, до сих пор пользуемся его определениями. Эта необходимая для рефлексии национального самосознания оппозиция разделения «своего» и «чужого» была произведена именно им. «Мы» и «они» с такой отчетливостью были разведены и осознаны именно в его творчестве; немало также об этом он писал и в теоретическом как бы плане, если обратиться к переписке его с автором «Философических писем» П. Я. Чаадаевым (см. отдельную главу в этой книге).

Он сформулировал (создал) основные культурные архетипы — «лишнего» (Евгений Онегин), «маленького» человека (станционный смотритель), героя-индивидуалиста (Швабрин), «Наполеона» (Германн), дал «вечный» характер русской женщины (Татьяна Ларина), народного типа (Пугачев, Савельич), государственного деятеля (Петр); он определил параметры взаимоотношений человека и государства в «Медном всаднике», дал неизвестный до него в русской культуре масштаб исторических свершений в «Полтаве». Многие темы, как бы спящие в русском культурном сознании, — гений, злодейство, скаредность, любовь, ненависть, ревность, ирония, смех, трагическое начало вошли с ним в привычный набор эстетических подходов к действительности в русской литературе. Он создал для русской культуры вершины эстетических представлений о прекрасном — через него определилась м е р а гармонии, художественного совершенства, богатство интонации, разнообразие композиции, новые жанры — трудно перечислить все то, к чему прикоснулся гений Пушкина и без чего мы сейчас не представляем нашу культуру.

Он символизировал (в культурном смысле) основные признаки пространства родной стороны (русского пространства) — метель, поземка, ветер, буря, весна, лето, зима, морозы, осень, дождь, ненастье, поля, море, деревья, кустарники, трава, степь, солнце, луна, туманы и пр. и пр. и пр.

Он определился с русским временем, (если можно так выразится). Он, собственно, дал линейность и определенность как культурному, так и историческому времени России. Это кажется избыточным для усилий одного человека, чрезмерным, даже «нереальным», но так оно и есть. Автор надеется, что описанные в разных главах книги указанные выше аспекты пушкинского Хронотопа это только подтверждают.

Наслаивание одних культурных эпох на другие, как это было в допушкинскую эпоху, отсутствие ясной и внятной стадиальности в развитии и литературы и культуры в целом, связанные с попытками выстраивания собственного хронотопа, которые приводили к некоторым великим прорывам и достижениям («Слово о полку Игореве», Ломоносов, протопоп Аввакум, Державин, древнерусские летописи) — это был слоеный пирог, который Пушкин своим явлением структурировал и дал определенность формам развития всей последующей русской литературы (и культуры в том числе).

Он заложил не по кирпичику, это было бы незаметно, но целыми глыбами, новые элементы цивилизации, которые придавали устойчивость и литературе, и культуре, и человеку русского мира, — формировали черты его ментальности, психологии и ума, и саму историю государства и народа. Самое замечательное, что такие — немыслимые для любого другого писателя характеристики, включая Толстого и Достоевского — кажутся, применительно к Пушкину недостаточными, чего-то еще не захватывающими, оставляющими что-то важное в стороне. Но все эти его достижения очевидны.

В принципе, Пушкин имеет отношение к появлению идентичности русского этноса (в его расширительном российском инварианте), что выразилось во всех других аспектах его реализации. Это и культура, и четкое понимание своего психолого-ментального отличия от других народов, безусловное отделение «своего» от «чужого». При этом речь не идет о терминах «вражды» или конфликта, а о безусловном приятии любого определившегося этноса и понимания при этом, чем и в чём собственно он отличается от других народов, проживающих практически в той же самой географической среде, пользующегося теми же самыми орудиями производства, как, скажем, это часто наблюдается на просторах большой Европы.

Хотя понятно, что географические (природно-ландшафтные) и связанные с этим трудовые занятия, формы фольклора и т. п. во многом влияют на формирование черт характера народа, воздействуют на особенности становления национальной культуры. Особенно важен этот аспект для определения специфики культуры и ментальности российского народа. Об этом много написано в пределах традиционных научных школ XIX и первой половины XX веков.

* * *