Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

Пушкин объективно существует по меньшей мере в двух пространствах, и они странным образом практически не пересекаются и не мешают друг другу, несмотря на существующие внешние конфликты между ними.

Первое пространство Пушкина — это пространство культурно-исторических архетипов России, с предельной символизацией их основных смыслов. Оно включает в себя объем непререкаемо важного содержания для всех этапов русской культуры. Эти архетипы определяют основной стержень не только культуры, но всех тех художественных, персонных и исторических перспектив, которые ощущает каждый человек русской культуры. В этом пространстве происходит осуществление всего р у с с к о г о, сказали бы мы, понимая под этим не только культурное содержание, но и набор исходных эпистемологических пра-смыслов, раскрытых впервые у него, у Пушкина; производится продуцирование разнообразных сочетаний и структур, эмоциональных и интеллектуальных состояний человека данной модели жизни, совершается «называние» поэтом всех основных признаков и свойств родной природы, времен года, наконец, в нем формируется и идеал в развитии индивидуального человеческого начала в образе Татьяны Лариной прежде всего, как об этом говорил Достоевский, но также и в его собственном человеческом образе, как писал Гоголь.

Этот набор смыслов и потенций русского способа мышления о жизни, русского художественного метода ее описания, русского же человеко-творения, безусловно превышает и не может не превышать обыкновенное представление о месте и задачах существования писателя в рамках стандартной структуры писательской судьбы.

В рамках такой структуры его жизнь, его творчество, его любовь, его драма семейной жизни, его отношение с властями приобретают особое метафизическое и сверх-человеческое содержание, сразу попадая уже в набор ценностей, ориентиров и интеллектуальных предпочтений всей нации. Это опять-таки ненормально с точки зрения устоявшихся (как на Западе, к примеру) линий эстетических и рациональных моделей описания действительности. Как мы пишем в главе о пушкинском хронотопе, этот его особенный статус в культуре и взятый на себя набор исполняемых объяснительно-оценочных функций, повлияли не только на культуру, но и на характер мимесиса, на сам русский национальный генотип в его интеллектуальном и эстетическом смыслах.

Поэтому символизация уже собственно самого Пушкина в русской культуре интересна с точки зрения феноменологичности дальнейшего влияния на всю последующую художественную практику русского народа (да и не только на художественную). Причем, интересно и то, что явление Пушкина одновременно организовало и эстетический горизонт культуры, ему предшествовавшей, отодвинув его достаточно далеко назад. «Тень» Пушкина, отброшенная в глубины русской культуры, была столь велика, что она подобрала под себя все в ней значительное и оставила за своими «очертаниями» все ненужное.

Надо заметить, что его гений, не допускавший в этом отношении никаких ошибок, производил оценки и выбирал в качестве интересующих его предметов из прошлой истории русской литературы такие явления, которые во многом при его посредничестве и стали истинной ценностью в последующей русской культуре (см. об этом первую книгу издания).

Иное пространство — это пространство жизни и творчества п р о с т о писателя, в котором его личные ошибки и заблуждения, которых, естественно, он не избежал, его особые отношения с властью (императором) не воспринимаются представителями русской культуры как существенные (влияющими — в смысле искажения — на его основное пространство, совокупность смыслов, которые он создал и передал последующей русской культуре) или же такими, что они нуждаются в особом содержательном разъяснении.

Эта исключительность нахождения поэта внутри читательского и исследовательского сознания и посейчас не позволяет серьезно рассматривать никакие, к примеру, ситуации виновности или неточности поведения самого Пушкина в ситуации с Дантесом и его приемным отцом бароном Геккереном. Та архетипическая устойчивость его присутствия в нашем сознании, отбрасывает напрочь подобные суждения или даже целые концепции, как противоречащие основной «программе». Они воспринимаются нами как безусловно ошибочные, не учитывающие другие, более важные аспекты его личности и творчества. Пушкин не может быть виновен или неправ: такова константа отношения человека русской культуры к своему гению.