Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

— «Опыт времени для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам, всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, А все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь» [9, 330].

Можно ли представить большую негативность даже по самой стилистике изложения для ученого или философа, стремящегося к определенной объективности? — Навряд ли! Чаадаев предельно негативно субъективен и даже теоретически не желает рассматривать возможность обнаружения неких позитивных начал в истории России. При этом он старательно избегает упоминания самого имени России. Такой подход был невозможен для мировоззрения Пушкина и никак не мог быть разделяем поэтом. Кстати, в дальнейшем и сам Чаадаев писал о своей любви к родине, пытаясь разубедить власти, что он не настолько враждебен своему отечеству, как это всем представляется.

Вот отрывок из его «Апологии сумасшедшего», выступившей как известное отрицания многих тезисов его «писем»: «Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою родину, желаю ей славы, умею ценить высокие качества своего народа; но верно и то, что патриотическое чувство, одушевляющее меня, совсем не похоже на чувства тех, чьи крики нарушили мое спокойное существование и снова бросили в океан людских треволнений мою ладью, вынесенную на берег у подножья креста. Я не научился любить родину с закрытыми глазами, со склоненной головой, с закрытыми устами. Я полагаю, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если хорошо понимает ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло. Что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной. Я люблю мое отечество, как Петр Великий научил меня любить его. Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который умудряется видеть все в розовом свете и носится со своими иллюзиями, и которым, к сожалению, страдают у нас многие дельные умы…

Больше того: у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества» Чаадаев [9, 534].

Можно, разумеется, отнести «апологию» на счет того, что усталый от преследования и общего порицания, объявленный «сумасшедшим», Чаадаев решился компенсировать весь свой прежний негативизм. Однако это было бы поверхностным ответом, тем более, что он сам, по своему характеру, вовсе не был склонен к такой откровенной сдаче позиций. Скорее всего, как он и разъясняет в «Апологии сумасшедшего», известный крен в сторону преувеличения достоинств Запада был связан у него с требовательным отношением к недостаткам своей родины.

Примечательно, что в этой статье, которая не была опубликована при жизни автора, он делает ссылки на «могучую натуру Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова, грациозный гений Пушкина». А также приводит, как пример крайней и несправедливой критики общественного устройства России, комедию Гоголя «Ревизор», не называя, впрочем, напрямую ее автора; это он сделает в переписке со своими друзьями.

Это, конечно, не эволюция и не перемена взглядов. Да и наблюдение над этой эволюцией не является целью нашего подхода; нам важно было разобраться в сути полемики между двумя выдающимися личностями своего времени — Пушкиным и Чаадаевым, представившими в начале «золотого» века русской культуры некую парадигму подхода к действительности, где на всякое «да» есть свое «нет».

* * *