Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

Русский человек всегда отличался от своего западного собрата особым типом идеальности, под которым надо понимать превалирование отвлеченных представлений о действительности в противовес обыденному, приземленному, земному. Даже многие русские бунты возникали отнюдь не по причине явных социальных и экономических притеснений властей и помещиков — «царя подменили», «царь не тот», парадигма самозванства как нигде в Европе была развита в сознании русского человека и всегда почти давала свои всходы, если к этому были какие-то реальные причины. А причин было в русской истории немало. От убиения малолетнего Димитрия, именем которого собственно и полнилась русская Смута во многих ее проявлениях, от странно погибшего мужа Екатерины Петра II, от таинственной смерти Павла Петровича, от необычного ухода из жизни Александра Благословенного и его, якобы, преображения в святого старца, осевшего в Сибири и посвятившего себя служению Богу, — до скорее всего совершившего самоубийство Николая Павловича после поражения России в Крымской войне и уничтожившего тем самым собственную идею об идеальном самодержавии.

И «Борис Годунов», и «Капитанская дочка», и, соответственно, «История пугачевского бунта» Пушкина в том числе были связаны с указанной выше родовой чертой русского народа. Желание отыскать в собственной истории такие узлы и «смутности», в которых по мнению толпы и таятся ответы на самые главные вопросы их жизни, — было реализовано в художественной (исторической) практике Пушкина.

Эта онтологическая идеальность проявилась по-своему и в событиях революции 1917 года. Если бы не была разбужена эта идеальность в основной массе русского народа, не была бы одержана ею победа в событиях гражданской войны. Если бы не она, то не было бы и веры у основной массы русских людей, что может быть осуществлена вековечная их идея о построении царства божьего на земле, в их стороне. Это, по-своему, была идеальность нового качества, она была чрезвычайно примитивной по своим идеологическим основаниям и целям, которые постулировались, но обладала она ничуть не меньшей силой, чем во времена Пугачева и Разина.

И никакие репрессии, никакие примеры голода, насилия над самыми основами их жизни не могли поколебать в течение долгого времени эту выработанную внутри их собственного сознания идею о создании нечто идеального и справедливого в России. Без этой идеальности не было бы и жертвенной самоотверженности народа в Отечественную войну, а после нее не было бы в неимоверно краткий срок совершения событий всемирно-исторического масштаба — создание ядерного оружия, запуск первого спутника и выведение первого человека в космос.

Разрушение страны в период перестройки происходит именно тогда, когда происходит отказ от прежних утопических идеальных представлений о перспективах общества и отдельных людей. Русский народ был в очередной раз был предан правящей прослойкой, коррумпированной и компрадорской. Но удар был нанесен все же по главным основаниям жизни народа — по тому представлению, что идеал, мысль, доктрина оказались ложными, неверными, не приведшими к реальным результатам изменения жизни.

Замечательно точно Хрущев своим крестьянским нутром почувствовал это свойство русского идеального характера и провозгласил (понимая внутри себя всю ничтожность и утопичность этого лозунга) о построении основ коммунизма «в основном» к 1980 году. Это точно легло на матрицу восприятия народом цели перед собой, к достижению которой в общем и не надо прикладывать специальные личные, индивидуальные усилия. Нет, этого не требуется: сказано, что надо п о д о ж д а т ь, и все само собой наладится, наступит период благоденствия и всеобщего счастья.

Можно с известной степенью терминологической осторожности заметить, что русская революция (если под революцией понимать переформатирование основной массы русского народа и появления у значительной его части исторической и психологической субъектности) и выступила аналогом западноевропейской Реформации. Если под движением Реформации видеть не только лишь распадение западной ветви христианства на различные направления, а высмотреть в этом процесс высвобождения новых степеней свободы у человека западной культуры.

Эти степени свободы позволяли более эффективно встраиваться человеку той цивилизации и культуры в Новое время, требовавшее большей гибкости и большей ответственности от каждого человека. Тот же процесс мы наблюдаем и в России после 1917 года. При всех искривлениях и искажениях социальной революции в стране Пушкина и Достоевского была разбужена основная масса населения, были открыты социальные лифты, социальные низы получили (разными способами, в том числе, по причине физического устранения прежнего правящего слоя, по причине вымытой в эмиграцию громадной массы образованных и просвещенных людей) возможность занять пустующие вакансии.