Вместе с тем, как представляется, в момент работы над стихотворением поэт сознательно не ставил перед собой задачи воссоздать идеал жизненного счастья, воплощенный именно Карамзиным. Этому идеалу Пушкин хотел придать вид обобщенный и лишенный автобиографических аллюзий. Поэтому, как нам представляется, Пушкин и «приписывает» свое стихотворение то Мюссе (III, 1032), то Пиндемонти. Но это были тщетные усилия. Размышления о том, что такое счастье для писателя, неизменно приводили Пушкина к идеалу жизни, воплощенному Карамзиным. Пытаясь ослабить эту соотнесенность, Пушкин изменяет строки «Зависеть от царя, зависеть от народа / Равно мне тягостно», слишком явно отсылающие к Карамзину, и придает им более нейтральное звучание: «Зависеть
Судя по тому, что Пушкин не сделал попытки опубликовать стихотворение «Из Пиндемонти» в «Современнике», оно его чем-то не удовлетворило. Возможно, тем, что строка «Зависеть от царя, зависеть от народа» была невозможна, а строка «Зависеть от властей, зависеть от народа» звучала слишком обобщенно и пресно. Интересно и стòит быть отмеченным, что в собрание стихотворений, которое Пушкин задумал в ноябре 1836 года, стихотворение должно было войти под заглавием «Не дорого ценю я громкие права», то есть Пушкин не предполагал обозначать его «принадлежность» Пиндемонти. Характерно при этом, что обсуждаемая нами строка должна была выглядеть «Зависеть от царя, зависеть от народа»[618]
. Как известно, это отдельное собрание пушкинских стихотворений никогда не вышло, но издатели посмертного собрания сочинений поэта, Жуковский и Плетнев, сделали отобранные и подготовленные Пушкиным стихи основой IX тома. При этом «Из Пиндемонти» туда не вошло. Возможно, что издателей испугало звучание этой строки.В заключение выскажем предположение о том, почему карамзинский подтекст стихотворения не был отмечен ни современниками поэта, ни исследователями. Возможная причина состоит в том, что с интересующей нас строкой «Зависеть от царя, зависеть от народа» стихотворение стало доступно только в публикации 1922 года[619]
, тогда как первая «полная» публикация стихотворения, осуществленная в 1857 году П. В. Анненковым, была сделана с цензурным искажением этих строф[620].Есть и более содержательная причина: в момент публикации стихотворения Карамзин перестал быть воплощением писателя, независимого от власти. Для большей части русского общества он выражал скорее симбиоз писателя с властью. Это свидетельствует о том, что друзьям историка не удалось сломать тот стереотип личности писателя, который утверждался в официальной литературе о нем.
Для тех же немногих, для кого Карамзин оставался идеалом независимого поведения писателя, параллель Пушкин — Карамзин была решительно неприемлема. Интересно, что в этом отношении были солидарны как друзья Карамзина и Пушкина, составлявшие примерно один и тот же круг, так и власть.
К моменту полной публикации «Из Пиндемонти» (1922 год) канонизация Карамзина как «друга Царя» уже произошла, а канонизация Пушкина как «друга Народа» вступила в свою активную фазу, чтобы увенчаться юбилеем 1937 года. Для того чтобы связь между Пушкиным и Карамзиным проступила во всей своей глубине и очевидности, нужны были большие усилия по деканонизации как Карамзина, так и Пушкина.
Зачем был написан «Медный всадник»
Первые исследователи незавершенной пушкинской поэмы, получившей от Жуковского[621]
название «Езерский», считали, что она связана с «Медным всадником» общим замыслом[622]. Ученые основывались на единстве имени главного героя обоих произведений — Евгений — и сходстве важных мотивов в описании общей темы «петербургского ненастья» («бурный Петербургский вечер», по определению П. В. Анненкова[623]). Помимо этого, хронология работы над обоими произведениями представлялась пушкинистам переплетенной до полного совпадения. Понадобились значительные текстологические усилия, чтобы понять, что Пушкин работал над поэмами в разное время, и окончательно установить, что это два различных произведения.Первым это положение в качестве гипотезы выдвинул С. Н. Браиловский в 1909 году[624]
, однако доказать его удалось лишь двадцать лет спустя Н. В. Измайлову[625]. Свое доказательство того, что поэмам соответствуют разные творческие замыслы, Измайлов строил на результатах текстологического анализа и на четком определении различий в жанрово-строфических структурах «Езерского» и «Медного всадника»[626].