Пушкин – Тайная любовь

Широко-пышное невысокое деревце на стройном стволике-«ножке» во втором уровне сюиты очертаниями своих ветвей выписывает неприятную, судя по выражению «лица» и особенно – криво оттопыренной «губы» пушкинского материнского дерева, информацию: «…А Евпраксiю АлексѢй Вульфъ имѢлъ». Евпраксия Алексею, напомню, – родная младшая сестра. Дерево лицом как бы односторонне щурится, отворачивается от связанной с любимым сыном Прасковьи Александровны напасти инцеста в ее семействе, предпочитает ее не замечать. Что, кстати, по отзывам взрослых детей помещицы Осиповой-Вульф, было для нее, натуры эгоистической, думавшей только о собственных удобствах, весьма характерно.

Эта кривая губа – верная примета облика тригорской барыни. Анна Керн в письме к автору первой научной биографии Пушкина П.В. Анненкову в 1859 году описывает вдову своего двоюродного дяди так: «…это была далеко не пошлая личность – будьте уверены, и я очень понимаю снисходительность и нежность к ней Пушкина… И так мне рисуется Прасковья Александровна в те времена. Не хорошенькою, – она, кажется, никогда не была хороша, – рост ниже среднего, впрочем, в размерах, и стан выточенный; лицо продолговатое, довольно умное (Алексей на нее похож); нос прекрасной формы; волосы каштановые, мягкие, тонкие, шелковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот ее только не нравился никому: он был не очень велик и не опрятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это ее портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот. Отсюда раздражительность характера»[127].

ПД 835, л. 19

Карикатурный профиль престарелой в восприятии Пушкина Осиповой возникает в затерявшейся в онегинских строфах рукописи стихотворения «Мне жаль великия жены…» (ПД 235, л. 19), в котором в «рифму» с некоторыми чертами поведения Прасковьи Александровны с иронией рассказывается о российской императрице Екатерине Великой:

…Старушка милая жила
Приятно и немного блудно

,Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла,
И умерла, садясь на судно. (II, 341)

Профиль на рисунке поэта, пожалуй, не очень-то соответствует описанию Анной Керн облика тетушки. Нос сильно уже возрастной Прасковье Александровне Пушкин рисует карикатурно-курносым, лицо – сильно округлившимся, тело – расплывшимся… В отсутствие явного сходства со «словесным портретом» тетушки от ее племянницы приходится довольствоваться пушкинскими буквальными подсказками. Имя Прасковьи Александровны в его рисунке проще всего прочитать по ее профилю вкруговую – ото лба до уха; фамилию «Осипова-Вульфъ» – в линиях прически у лица.

В сюите «ПЕЙЗАЖ СО СРУБЛЕННЫМ ДЕРЕВОМ» ПД 838, л. 98 об. в черновиках восьмой главы «Евгения Онегина» «царит» даже дважды изображенная здесь в виде корявого безголового усыхающего дерева (скорее всего – «приЛИПчивой» липы, обрызгивающей все вокруг себя сладким соком своей листвы) сама двоюродная племянница Осиповой-Вульф Анна Петровна Керн.

ПД 838, л. 98 об.

Фрагмент ПД 838, л. 98 об.

Ввиду нагромождения очень мелкого – секретного! – текста на узком пространстве ствола читать это дерево очень трудно, так что начнем, пожалуй, это делать по фрагментам. Линии травы у корней дерева сплетаются в текст: «Въ Тригорскамъ у Прасковьи Осиповай-Вульфъ я у…ъ Анну Кернъ».

Это происшествие имело место в октябре 1825 года, когда после серии неискренне, делано-бурных писем (по сути, тонких издевок над адресаткой) скучающего в своей псковской деревне поэта Анна Петровна ненадолго вернулась в Тригорское из Риги, где семейство Осиповой-Вульф пыталось примирить ее с мужем. Поскольку получаемые Анной во время совместных с Вульфами рижских купаний пушкинские письма рассорили ее с Прасковьей Александровной, приехала наша генеральша в Тригорское во второй при Пушкине раз не одна, а в сопровождении своего постылого мужа, вызвавшегося, в свою очередь, помирить надувшихся друг на друга родственниц.

Образ мужа нашей красавицы в сознании Пушкина возник практически вместе с ее собственным. Ко времени их первой встречи еще даже не 20-летняя Анна была уже пару лет замужем за 54-летним генералом Ермолаем Керном. Он присутствует в шутливой переписке Пушкина лета 1825 года с его полтавско-лубенским приятелем Аркадием Гавриловичем Родзянко, соседом по имению родителей Анны Керн. Поэт с обоими этими тогда любовниками стихотворно балагурит: