Пушкин – Тайная любовь

…Но не согласен я с тобой,
Не одобряю я развода,
Во-первых, веры долг святой,
Закон и самая природа…
А, во-вторых, замечу я,
Благопристойные мужья
Для умных жен необходимы.
При них домашние друзья
Иль чуть заметны, иль незримы.
Поверьте, милые мои,
Одно другому помогает
И солнце брака затмевает
Звезду стыдливую любви[128]

.

В письмах Анне в Ригу он то передает ее мужу «тысячу нежностей», то предлагает ей бросить своего старого генерала и мчаться прямо к нему в Михайловское. В общем, изображает бурную страсть. И у них обоих она в то время действительно была, хоть Анна и всячески обходит в своих воспоминаниях этот момент. Лишь в письме к первому биографу поэта П.В. Анненкову признается, что в свой повторный приезд в Тригорское Пушкина «несколько раз видела»: «Он очень не поладил с мужем, а со мною опять был по-прежнему и даже больше нежен, хотя урывками, боясь всех глаз, на него и меня обращенных»[129].

Фрагмент ПД 838, л. 98 об.

Сам же Пушкин пишет Алексею Вульфу в Дерпт 10 октября 1825 года: «Что скажу вам нового? Вы, конечно, уже знаете все, что касается до приезда А.П. Муж ее очень милый человек, мы познакомились и подружились». (XIII, 237) Думаете, по своей привычке и в этот раз иронизирует? Нет, просто 10 октября они с Ермолаем Федоровичем еще могли быть вполне довольны друг другом. Потому что связанный с его женой Анной скандал только назревал.

Ивану Алексеевичу Новикову в его книге о пушкинском пребывании в Михайловском вольно, конечно, сочинять интимное свидание поэта с Анной в роще на берегу озера, на фоне «доживающего свои северные дни» поджавшего под крыло ногу аиста[130]. В реальности все было гораздо прозаичнее… Как именно – расписано по левой и центральной частям ствола керновского дерева. Карабкающиеся по нему вверх буквы продолжают вышеприведенный начавшийся у корней текст: «Мужъ не е…ъ ея, и я за него у…ъ ея на имянинахъ ея тетушки. Мужъ ея узналъ это, и я вынужденъ былъ 14 уѢзжать къ себѢ».

Вот вам и дата тригорского инцидента: 14 октября, хотя ее несложно было, конечно, вычислить и без пушкинского свидетельства. Ведь хозяйка Тригорского Прасковья Осипова-Вульф родилась 23 сентября, а крещена была в честь преподобной Параскевы Петки Сербской и Болгарской 14 октября. И осмелилась после ссоры с тетушкой показаться в Тригорском Анна Керн, конечно, ввиду собственных интересов – любовного свидания с Пушкиным, но лишь дождавшись этого дня как благовидного предлога, вроде как возможности поздравить Прасковью Александровну с ее 44-ми именинами.

Праздновалась очередная годовщина этого семейного события по осенней поре, конечно же, не на стылой и грязной улице, а в усадебном доме. Видимо, после приличествующего случаю разморившего, усыпившего бдительность возрастного Ермолая Федоровича застолья наша сладкая парочка нашла-таки, как ей показалось, для удовлетворения своей страсти в обширном хозяйском доме подходящий уголок. Но была выслежена многочисленными заинтересованными наблюдателями их отношений и «застукана», что называется, с поличным на месте «преступления».

Взбешенный генерал Керн поспешил увезти свою непутевую женушку от греха подальше. В нижней части ствола дерева записано: «15 онъ увезъ ея», а в левой сухой ветке – «Наутро мужъ увезъ Анну в Ригу». Вскоре в знак памяти тригорского романтического свидания Анна прислала Пушкину из Риги сочинения романтика Байрона, о которых тот мечтал. А он ответил ей благодарным письмом и отправкой денег за эту дорогостоящую покупку. На этом их даже и эпистолярное общение обрывается. Лишь в письме к обучающемуся в Дерпте и переписывающемуся с Анной ее брату Алексею Вульфу от 7 мая 1826 года Пушкин по ходу жизни интересуется: «Что делает вавилонская блудница Анна Петровна?» (XIII, 275) Похоже, что об Анне так выражается он как бы не от себя лично. Просто повторяет вошедшие, видимо, в семье Вульфов в поговорку красноречивые «тропы» Прасковьи Александровны в адрес кузины Алексея Анны Керн с той самой прошлогодней октябрьской именинной «разборки» в Тригорском.