Стоит обратить внимание на то, что правая ветка керновского дерева Пушкиным «посвящена» самой Прасковье Александровне Осиповой-Вульф. Линии этой ветки и листвы на ней обычным стилем нашего, по дневниковому выражению Алексея Вульфа, «цинического волокиты» от его имени констатируют:
Впрочем, после отъезда супругов Керн Осипова с Пушкиным быстро помирились. Без него в Тригорском сразу стало пусто и скучно. Загрустили девушки-дочери Прасковьи Александровны. Гуляя в одиночестве по осеннему саду, та досадовала на саму себя: зачем не сдержалась – обратила внимание зятя на поведение с Пушкиным его жены вместо того, чтобы отвлечь его, а заодно и своих девчонок от этой молодой и ветреной «сладкой парочки»? Ну, погостила б Анна и уехала бы вместе с довольным своей миротворческой миссией мужем. А она – давай возмущаться: так вот, мол, для чего на самом деле разлюбезная родственница в Тригорском снова объявилась! И какой бардак в ее благородном доме устроила!.. На ее собственных именинах!.. На глазах у ее собственных дочерей!..
А что в результате? Все равно все разъехались. Не с кем теперь и словом перемолвиться. Постоянно живя в деревне, рассуждала про себя Прасковья Александровна, соседи вынуждены бывать друг к другу особенно снисходительными. Во всяком случае, для них гораздо благоразумнее игнорировать такие мелочи, как любовные интрижки близких. Выкажешь характер – потеряешь гораздо больше: дружбу, душевный комфорт, роскошь интеллектуального общения с людьми своего уровня. А что до Пушкина, то его вообще не заменишь никем.
Что теперь делать? Вздохнула хозяйка Тригорского и сделала то, что этим летом делала часто – собрала букет доцветающих хризантем и распорядилась доставить его по хорошо знакомому ее прислуге адресу: михайловскому барину. Сама по себе его соседка по имению Осипова-Вульф не славилась в округе особенной деликатностью или щедростью. Молодому Пушкину она посылала букеты не столько даже из благоговения перед его поэтическим гением, сколько из простой благодарности за проведенные с ним вместе приятные минуты. Может быть, самые яркие на ее достаточно долгом женском веку.
После вчерашнего скандала Пушкин воспринял осиповский осенний букет как знак прощения, стремления его тригорской подруги к примирению. На следующий день, 16 октября, он появился в ее доме как ни в чем не бывало и записал в ее альбом свои «Стихи на случай в позднюю осень присланных цветов к П. от П.О.»
:В черновиках самого поэта, по которым, начиная с посмертного издания его «Современника», публикуются эти стихи, не зафиксированы ни название, ни дата их написания. Но, как важные для них с Прасковьей Александровной обоих, они, вероятно, были все же записаны в ее альбоме, откуда вместе со стихами и пошли кочевать по альбомам друзей и знакомых.
Следует, впрочем, не выпускать из виду и тот факт, что альбомный вариант этих стихов отличался от опубликованного в «Современнике» с пушкинского автографа. Да, всего на одно слово. Но зато какое: «
Он и хотел, чтобы его адресатке через эти его стихи показалось, что он сожалеет о своем «сладком свиданьи» с Анной Керн, хотя их журнальный вариант явно намекает на его сожаление об отношениях с самой их адресаткой. В общем, в том октябре Пушкин с Осиповой мудро выкрутились из неловкого положения. После осенних букета и стихов у них начали устанавливаться правильные – ровные дружеские отношения, продолжавшиеся до самой смерти поэта.