Пушкин – Тайная любовь

Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты;
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец —
Живу печальный, одинокой,
И жду: придет ли мой конец?
Так, поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Один – на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист!… (II, 165)

Настроение и в этих стихах, и у Пленника – прямо как у лирического героя царскосельских пушкинских «унылых» элегий. Чувствовала ли Екатерина Бакунина, читая поэму «Кавказский пленник», по ком на юге тосковало сердце ее автора? Он сам о ней этого так и не понял. И создавая «Онегина», перестраховывается: отказываясь от мрачной байронической романтики, персонально для Екатерины вносит в свой роман вполне «прозрачные», легко узнаваемые жизненные реалии. Так, в писавшейся в Одессе же второй главе романа в образ своего главного героя Онегина искусно вставляет черты самого интересного родственника Екатерины – ее прямухинского двоюродного дяди Александра Михайловича Бакунина (1768–1854). А в описание мест действия – приметы «прелестного уголка», тверского бакунинского родового имения Прямухина.

А.М. Бакунин. Неизвестный художник[79]

Впрочем, где еще поэту самому было в невеликие его послелицейские лета получить достаточный опыт наблюдений за помещичьей жизнью? В его детстве было, конечно, летнее бабушкино Захарово. По окончании учебы провел какое-то время с родительской семьей в Михайловском. Бывал в соседнем Тригорском. Обошел сельские дома собственных дядей Ганнибалов – для прототипов персонажей второго плана его романа бар по натуре слишком оригинальных. Почему бы ему не воспользоваться впечатлениями во вполне сознательном возрасте подолгу живавшей в Прямухине и смотревшей на эту усадьбу и ее обитателей внимательными глазами творческого человека Екатерины Бакуниной?

Возникнуть в разговорах с Пушкиным ее любимый дядюшка со всем его «антуражем» мог очень даже запросто. На взгляд все же не профессионально разбирающейся в литературе Бакуниной, Александр Михайлович – поэт даже «покруче» превозносимого ныне всеми окружающими лицеиста Александра Пушкина. Когда тот после заграниц непродолжительное время проживал в Петербурге, считался одним из виднейших членов литературного кружка своего давнего приятеля, соседа по имению, а потом еще и родственника Николая Львова. Екатерина хорошо знала, что ее дядюшка очень гордится тем, что лишь несколько лет назад ушедший из жизни великий русский поэт Гаврила Романович Державин его стихотворение «Жатва» даже считал образцом идиллии[80].

В свои 17 лет Бакунин в 1781 году очутился по протекции своего дяди в Италии – был направлен служить актуариусом при канцелярии русского посланника в Турине. Окончил факультет натуральной истории Туринского университета, там же защитил диссертацию по гельминтологии и получил ученую степень доктора философии. В 1789 году за научные заслуги был избран членом-корреспондентом Туринской королевской академии наук.

Так бы, наверное, и продолжал заниматься своим естествознанием, если б ни настойчивые призывы родителей срочно взвалить на свои плечи домашние дела. Отец хворал, а мать вести всему учет и управляться с крестьянами не умела – хозяйство было запущено, обросло долгами. В 1790-м Александр Бакунин вернулся в Россию, но лично поднимать экономику родительского имения смог начать только после 1797 года, когда по просьбе своего друга, стихотворца и архитектора Николая Львова, закончил строительство каскада царских прудов в гатчинском парке «Сильвия», который тот спроектировал. То есть когда при посредстве друга заработал на свои планирующиеся домашние реформы хоть какие-то существенные финансовые средства.

«Календарь осьмого года» во второй главе романа и указывает на 1798 год, когда Александр Бакунин, скорее всего, незадолго до кончины своего батюшки Михаила Васильевича поселился в своем наследственном Прямухине навсегда. Отец Александра много лет уже слабел зрением и задолго до смерти почти ослеп. На это в романе указывает помощница онегинского дяди по хозяйству, с которой тот, «надев очки», на светлом месте – у окна – поигрывал «в дурачки». А также то, что этот барин, «имея много дел», за исключением календаря да журнала расхода, «в иные книги не глядел».

Старый помещик Бакунин при своей подслеповатости еще и пал на ноги. Вследствие этого и его романный двойник почти не выходил из покоя, где «лет сорок с ключницей бранился, в окно смотрел и мух давил». Бранился, наверное, по поводу того, что от скуки частенько заглядывал в шкаф, где хранился заготовленный его ключницей на всю зиму «наливок целый строй».