Пушкин – Тайная любовь

Поэтому Наташины «следы» Пушкин здесь отсекает и «перебрасывает» аж в лицейские воспоминания заключительной, восьмой главы с обобщенными «чертами живыми прелестной девы», на принадлежность которых намекает разве что его, авторское, ежедневное ожидание «минутных встреч» со своей пассией. Впрочем, наверное, именно из-за них, как тоже очень уж явной «личности» в памяти его лицейских одноклассников, он впоследствии и эти строфы не пустит дальше черновиков.

Цитируя себя в романе, Пушкин, конечно же, убирает из текста гибельный вариант судьбы Ольги:

…Меньшая дочь соседей бедных.
Вдали забав столицы вредных,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей она
Цвела, как ландыш потаенный,
Не знаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой,
Цветок, быть может обреченный,
Не осушив еще росы,
Размаху гибельной косы.

(VI, 287)

Потому что понимает, что не «срифмовать» ему в цельный образ такие разные характеры и юности, как у его девушек Екатерины и Жозефины. И, как бы назло своей пассии Бакуниной придав внешнему облику Ольги внешнюю непохожесть с нею, от этого своего персонажа окончательно «отворачивается»:

XXIII

Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге… но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно

… (VI, 41)

Предоставив Онегину возможность увидеть эту Филлиду Ленского вживую, его устами еще и безжалостно констатирует:

«…В чертах у Ольги жизни нет.
Точь в точь в Вандиковой Мадонне:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне». (VI, 53)

В беловой рукописи Ольга у него была еще, кстати, «как Рафаэлева Мадона» (VI, 575). Сравнивая ее с экспонирующейся в Эрмитаже «Мадонной с куропатками» («Отдых на пути в Египет») Ван Дейка, Пушкин обращает внимание своей особой читательницы – живущей в царском дворце при этом музее фрейлины двора Екатерины Бакуниной – на облик изображенной на упомянутом полотне женщины. Возрастом – далеко не юной. Фигурой – отнюдь не изящной. Одеждой – вовсе не нарядной. Прической – вообще простоволосой. С расплывшимся контуром лица, двойным подбородком и «провалившимися» от дорожной усталости глазами.

«Красна лицом» героиня полотна Ван Дейка от своей «круглости»: Мадонна как бы устала, запыхалась от «бегства» – темпа, в котором приходится с ребенком на руках двигаться в направлении спасительного Египта ее погрузневшему в силу возраста телу. То есть, наводя читателя на эту картину, Пушкин забрасывает еще один «камешек в огород» все еще гордящейся и важничающей перед ним его 29-летней уже одинокой и бездетной возлюбленной Екатерины Бакуниной, которая в плане устройства личной жизни все еще надеется на какое-то чудо.

Несколько позже автор романа также заставляет Ольгу «отрабатывать» свое имя действиями обманного характера: подыгрывая Онегину, пытаться самой ЛГАТЬ – предавать свою сестру и изменять своему жениху Владимиру Ленскому. Сестру же Ольги – ее полную противоположность – принимается создавать по образцу другой своей пассии, Жозефины Вельо.

Об этом предупреждают эпиграфы многих романных глав, начиная со второй: «О rus! Hor.». Что переводится не горацианским «О Русь!», как пытается мистифицировать нас Пушкин, а «О деревня!». Для него, понятно, – элитная деревня Царское Село. И звучит этот восторженный отзыв о незабвенной «деревенской» юности в ушах поэта непременно в исполнении разновозрастного «хора» его одноклассников – воспитанников Царскосельского лицея. Создал же этот хор и руководил им, как известно, лицейский учитель пения – проживавший в Царском Селе замечательный композитор Теппер де Фергюсон, названный отец пушкинской пассии Жозефины Вельо.

На нее же «кивает» и французский эпиграф к третьей главе: «Она была девушка, она была влюблена» (Мальфилатр). Конечно же, в Пушкина. В отличие от нашей Бакуниной, которая в то время в отношениях с ним была ни то, ни другое. Ну, и так далее…

С самой второй главы главная героиня пушкинского романа уже ничем не напоминает нашу Екатерину:

XXV