Читаем Пушкин – Тайная любовь полностью

Пушкин – Тайная любовь

Итак, она звалась Татьяной.Ни красотой сестры своей,Ни свежестью ее румянойНе привлекла б она очей.Дика, печальна, молчалива,Как лань лесная боязлива,Она в семье своей роднойКазалась девочкой чужой.Она ласкаться не умелаК отцу, ни к матери своей;Дитя сама, в толпе детейИграть и прыгать не хотела,И часто целый день однаСидела молча у окна… (VI, 42)

И дальше, вплоть до, как вслед за П.А. Катениным отмечают все исследователи, неоправданного, резковатого перевоплощения в генеральшу и княгиню, Татьяна у Пушкина – сплошь Жозефина, трудно приживающаяся в чужой семье и на русской почве девочка-иностранка. Словно свалившаяся откуда-нибудь с Луны – чужая в своей «семье родной». Почти без языка. Вся с головой – в западных сентиментальных романах. Со странными для русской православной девушки замашками типа первой отправить плохо знакомому мужчине письмо да еще при этом впрямую признаться ему в любви…

«Освященное» авторитетом Пушкина письмо-признание Татьяны Онегину два века уже вводит нас в соблазн считать, что дворянские девушки, выросшие среди русскоязычной дворни, под присмотром своих деревенских мамок и нянек, поголовно «выражалися с трудом // На языке своем родном». Хотя не случилось ведь этого даже и с самим Пушкиным, в доме родителей которого по-французски говорили и читали явно больше, чем по-русски! Откуда ж у него, владеющего французским в совершенстве, симпатия к корявым девичьим «галлицизмам»?

XXIX

Неправильный, небрежный лепет,Неточный выговор речейПо-прежнему сердечный трепетПроизведут в груди моей;Раскаяться во мне нет силы,Мне галлицизмы будут милы,Как прошлой юности грехи,Как Богдановича стихи. (VI, 64)

Скорее всего, дело даже не в самих девичьих «галлицизмах», а в незримом присутствии в этом лирическом отступлении Екатерины Бакуниной. Ведь кто такой упомянутый здесь знаменитый в свое время Ипполит Богданович? Автор стихотворной поэмы «Душенька». А что такое эта Душенька? Психея. Грация. Значит, в уме любого образованного русского человека – российская императрица Елизавета Алексеевна. А рядом с нею всегда – кто? Пушкинская пассия Екатерина Бакунина, с которой связан, как поэт давно уже осознает, один из самых значительных «грехов» его юности. То есть времен, когда Душенькой для него была еще сама Екатерина: помните «улыбку Душеньки прелестной» в его знаменитых обращенных к Бакуниной лицейских стихах «К живописцу»?

Но автор романа и в первых его главах – не только Ленский, но и Онегин. А потому есть в образе Евгения, конечно же, и хорошо знакомая девушке поэта Екатерине Бакуниной его ироническая «отсебятина» доссылочного, петербургского периода:

VIII

Но в чём он истинный был гений,Что знал он твёрже всех наук,Что было для него измладаИ труд, и мука, и отрада,Что занимало целый деньЕго тоскующую лень, —Была наука страсти нежной… (VI, 8)

А раз есть в герое романа явная авторская «личность», то есть там и реальное пушкинское осмысление собственных промахов по судьбе. Особенно – в оставшихся в черновиках лирических отступлениях. Взять хоть строки, перекликающиеся с эпиграфом для первой главы из «Первого снега» Вяземского «По жизни так скользит горячность молодая // И жить торопится и чувствовать спешит»:

Природы глас предупреждая,Мы только счастию вредим,И поздно, поздно вслед за нимЛетит горячность молодая. (VI, 546)

Разве это – не пушкинский перепев на «мотив» его собственной бакунинской «унылой» элегии 1816 года «Наслаждение» («В неволе скучной увядает…»)?

С порога жизни в отдаленьеНетерпеливо я смотрел:«Там, там, – мечтал я, – наслажденье!»Но я за призраком летел.Златые крылья развивая,Волшебной нежной красотойЛюбовь явилась молодаяИ полетела предо мной.Я вслед… но цели отдаленной,Но цели милой не достиг!..Когда ж весельем окриленныйНастанет счастья быстрый миг? (I, 222)

Перейти на страницу: