Пуская мыльные пузыри

С третьего этажа донесся грохот падающего табурета. Нервные восклицания, граничащие с истерикой. Затишье. Снова стук машинки.

«Странный он», – подумала Зинаида Аполлоновна и чихнула. Правду говорила.

Он был нездешний, приехал почти два месяца назад, и, кажись, ни разу не вышел на улицу. Раз шесть курил на крыльце, но дальше – ни ногой. «Странный», – проворчала Зинаида Аполлоновна, вслушиваясь в звуки машинки, будто они могли рассказать ей что-то.

«Престарелый хозяин таверны, не имевший потомства, отошел в мир иной, завещав все Зои Бертесс, маленькой девочке, которая столько лет развлекала его клиентов. Вот уже десять лет Бертесс была владелицей «Морской волчицы», единственного питейного заведения, в котором или возле которого не предлагались услуги увеселения и скрашивания досуга. Дело было не в том, что Зои Бертесс не признавала проституцию или же осуждала женщин этой профессии, она просто не смогла бы дышать в своем собственном доме, если бы в нем находилась хотя бы одна женщина более красивая и более доступная (хотя доступнее некуда). В коморке на втором этаже, прямо над распивочным залом, всегда находилось место для одного, для двух или же даже для трех мужчин. Стоило только попросить! Зои Бертесс не отказывала никому и никогда, но Жозефу Феррюку она отдавалась с особенным удовольствием. Она предвкушала каждую встречу с Феррюком. По не понятной причине в нем она видела что-то такое, чего не было в других мужчинах, побывавших в ее объятьях (а таких было немало). Ни она, ни завсегдатаи «Морской волчицы», ни престарелый констебль города и предположить не могли, что щуплый, вечно угрюмый Жозеф Феррюк был серийным убийцей…»

– И что?! И что?! Все фальшиво и плоско!!! – кричал Даниил Николаевич, разрывая черновики в клочья.

Он было замахнулся на машинку, но вовремя одумался, отрезвляюще шлепнул себя по щеке рукой, уже заряженной на удар.

– Что с того, что он убийца? – спрашивал неизвестно кого Даниил, уже не крича. – Как это показать? В том веке вообще было понятие «серийный убийца»? Какой это вообще век, черт возьми?! Какая страна?! Как же я все это ненавижу! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

И он заплакал. Заплакал не как ребенок, а как взрослый тридцатилетний мужчина, который уже на три месяца задерживает выпуск очередного рассказа из цикла «Истории жителей зловонного городка» – единственного источника дохода. Даниил ненавидел не только имбецилку Бертесс, ее нимфоманию, но и все из своего творчества, что попадало в печать, что прославило его в узких, но хоть каких-то кругах.

В молодости, еще в школьные годы он писал о любви, возвышенных чувствах, величии Гения и его приспешниках – Музе, Уму, Таланту. Но таких умных мальчиков не то что по всему миру, но и в его родном городе было очень, даже очень много. Ему нужно было как-нибудь выделиться, написать то, что не писал никто и никогда. Что-то ужасное, гадкое, натуралистичное и от этого максимально отвратительное. Так и появился цикл «Истории жителей зловонного городка».

Даниил Николаевич был изнежен душой, в жизни он не переносил ругательств, запах алкоголя и насилие. Он в жизни не был на рыбном рынке, не участвовал в пьяной потасовке, не ходил в таверну, презирал продажную любовь и попытки алкоголиков оправдаться несправедливостью судьбы. Даниил был мнительным педантом, чуть-чуть высокомерным, но скрывающим это за приятной улыбкой; у него были ямочки на щеках.

Он вырос в богатой любящей семье, с детства был окружен родительскими заботой и пониманием. Это прекрасно, но так скучно! Читатель жаждет крови, драк, насилия над женщинами и подробных описаний экскрементов, мусора, гнили и всего, что вызывало у Даниила рвотные позывы. Он понял, что на вершине Писательского Олимпа, где восседают классики в окружении нимф, ему не оказаться, и, приняв это с достоинством, затолкнул гордость в маленькую темную коробочку, утрамбовал ее на самое дно, закрыл крышкой с замочком и упрятал в самую глубину своего естества до лучших времен. Даниил писал то, что хотели видеть потребители дешевой литературы, той, что оборачивают в обложки из переработанной бумаги. И не стыдился своего труда, ведь он кормил его и прославлял в тех кругах, которые были ему неприятны, но были кругами. Даниил работал как на конвейере, не вкладывал ни капли души, ни единой мысли в свои рассказы, он просто писал, писал и еще раз писал.

Однажды, правда, к нему снизошла Муза, и Даниил написал нечто большее, чем обычно. «Обнаженная Венера»… В нее он вложил всю свою душу! Весь свой талант! Сказание о чуде! О радости и принятии грусти!

Его идеи не поняли. Новеллу раскритиковали и отказались пустить в печать. Даниил тогда не сдался: потратил все сбережения, но напечатал экземпляров двадцать за свой счет. Фиаско. Даниил хотел сделать татуировку с этим словом на лице, когда прочитал статью критика, заклевавшего его могучим клювом, раздробившим мечты и кости.