Пуская мыльные пузыри

Дверь тихонько скрипнула, и в ее открытой пасти появился Петр Николаевич Ровин, человек внушительного возраста и внушительных размеров. Его умное, проницательное, ухоженное лицо, сохранившее черты необычайной красоты Дон Жуана, никак не сочеталось с тучным телом, похожим на вазу, в центре своем имеющую настоящую окружность, но с зауженными горлышком и подставкой. Он носил усы, какие рисуют Павлу Кирсанову, да и вообще, во многом был схож с тургеневским героем. Как будто кто-то, ловко орудуя ножницами, вырезал с одной из иллюстраций голову «светского льва» и приклеил чем-то невероятно прочным к шее провинциального старичка, ничего не умеющего и живущего за счет жены покойного брата.

– Ты все сидишь, Даня? – спросил, недовольно ворча, Петр Николаевич. – Как давно на улице был? – бормотал старик, расшторивая окна. – Не помню, чтобы ты вообще за порогом бывал хоть раз… Гм, зачахнешь же, как девица в башне…

– Девиц спасают принцы, – возразил Даниил, зевая и потягиваясь.

Так всегда: уют теплой постели и приятной для глаз темноты почувствовался лишь тогда, когда что-то громкое и упертое пожелало его разрушить. В веках, нависающих над красными глазами, начала потихоньку рождаться дремота, о которой Даниил молил Бога всю ночь. И прошлую ночь. И ночью в прошлый четверг. И среду.

За пару мгновений, в которые Даниил был готов вот-вот погрузиться в блаженное забытье, он почти отдохнул. Ему почти удалось заснуть.

– Ты-то не девица, – фыркнул Петр Николаевич. – Снова писал? – старик с неприязнью посмотрел на машинку, разбросанные, скомканные черновики, предательские чистовики, которые просили спасения торчащими из мусорной корзины руками-уголками, словно рабы на галерах, запертые в трюме. – Закончил хоть?

– Если б закончил, то не торчал в этой дыре. Не обижайтесь. Ваша дыра очень мила. Но вдохновения в ней нет ни капли!

Сон окончательно развеялся, не оставив после себя ничего: ни отдыха, ни очищения сознания. Ноги затекли, не сгибались. Зацепили за себя одеяло, словно сучья страшного леса –платье красавицы из сказки. Стащили его на пол. Откуда-то из складок пододеяльника – этого необъятного предмета – вынырнула рамочка. Лицо Нины ударилось об пол. Как славно, это была лишь фотография. И Нина не почувствовала боли от тупого удара об пол. Да, славно.

Появление третьего лица не ускользнуло от подслеповатых глаз Николая Петровича. Он посмотрел на упавшую рамку, на Даниила, на рамку, и, ловко встав на колени (невзирая на боль и хруст в них), взял в руки Нину. Немного поморщился. Спросил, вертя в руках портрет, смотря на него с разных углов и не переставая морщиться:

– Ты снова страдал по ней?..

– Что? – сонно (хотя он и не спал) спросил Даниил. – А. Нина. Нет, не страдал, просто… просто захотелось повспоминать немного… и… Да, повспоминать. Заняться-то мне все равно нечем. Работа не идет… – Он с ожесточением тер глаза, лоб. – Не могу и двух слов связать. Думаю, мне пора уже на покой…

– Для литературы потеря ты небольшая. Не обижайся.

– Да что уж… Правда ведь.

Минуты две молчали. Петр Николаевич было открыл рот, чтобы извиниться, утешить парня, сказать, что это он, старик, наверное, чего-то не понимает, и книги хороши, но передумал, закрыл рот и продолжил молчать. Его тошнило от «Историй жителей зловонного городка». Заслышав, что в комнате на третьем этаже живет настоящий и более-менее состоявшийся писатель, Петр Николаевич побежал в библиотеку, но там работ молодого автора не нашел – женщина в роговых очках только неоднозначно крякнула и сказала: «Такого не держим». Тогда Петр Николаевич, подстегнутый любопытством, купил два сборника на последние деньги, которые удалось незаметно стащить у Зинаиды Аполлоновны.

Петр Николаевич, повидавший многое, не смог дочитать и первый попавшийся рассказ с интересным, почти сказочным названием – «Увлекательные приключения мельника Лика». Петр Николаевич любил сказки. И от рассказа с таким дружелюбным названием, написанным очаровательным, вежливым постояльцем с ямочками на щеках, Петр Николаевич никак не ожидал историю о жестокосердном горбуне, который работал на мельнице и отравлял ради забавы зерно. Чем кончилось, Петр Николаевич так и не узнал.

Старик прочистил горло, спросил:

– Когда ты перестал писать?

– Не знаю, наверное, год… С тех пор, как мы с Ниной расстались.

Петр Николаевич выдержал паузу, наклонив свою красивую голову набок. Потом не выдержал:

– Не хочешь рассказать, что случилось? Возможно, станет легче.

– Думаете?

– Да, конечно, – протараторил любопытный старик. – Рассказывай!

Даниил с сомнением посмотрел на него. Хмыкнул. Перевел взгляд на рабочий стол. Вздохнул.

– Не знаю, с чего начать…

Даниил протянул руку через маленькую комнату к гостю, сидевшему в стареньком кресле у противоположной стены. Он неожиданности, что у писателя такие длинные руки, Петр Николаевич сначала одернулся, потом догадался – отдал рамку.

Даниил несколько минут держал в руках рамочку лицом в пол, удивляясь тому, какой непривычно теплой она казалась после чужих рук.

– Нина была художницей.

– О, – понимающе кивнул Петр Николаевич.