Пуская мыльные пузыри

– Мы пошли в кино, чего не делали полгода, – продолжил Даниил-рассказчик. – Выпили кофе. Все как на первом свидании. Вернулись домой и она в очередной раз доказала, что вернулась в норму, если вы понимаете, о чем я, – его брови многозначительно поднялись. – Все наладилось. Нина улыбалась, смеялась. Представляете? Это было чудесно! Мне даже начало казаться, что я снова люблю ее. Мы поехали в Париж, в город влюбленных. Мы гуляли, пили вино, спали в одной постели – я храплю и чаще всего сплю в отдельной комнате…

– В этом доме очень тонкие стены, ни для кого не секрет, что ты храпишь, сынок, – перебил его Петр Николаевич, хохотнув в седые усы.

– Да, простите, – смущенно рассмеялся Даниил. На щеках его показались по-детски очаровательные ямочки.

На мгновение Даниилу показалось, что он счастлив. Знаете, эту беспричинно нахлынувшую волну мимолетного счастья? Она появляется неожиданно, совсем маленькой на далеком горизонте, молниеносно приближается, разрастается, накрывает с головой, засасывая в пучину все печали и невзгоды. Но море забирает свои дары, всасывает соленые волны, разбившиеся о камни. Море живет. Море дышит: после выдоха следует вдох. Вода уходит, оставляя лишь белую пену на мокром песке. И печали, эти злобные карлики, вновь выстраивают башни, преграждающие путь к морю, возвращая к реальности.

– Только мне показалось, что я полюбил ее как раньше… – сокрушенно, словно заново пережив все печальные воспоминания, прошептал писатель.

– Что же произошло?

– Знаете журналы в цветастых обложках, которые покупают только тринадцатилетние девочки и старые девы? Так вот, в одном из таких журнальчиков я наткнулся на «тест, определяющий тебя как личность» или что-то в этом роде. Там был вопрос: «Способны ли вы утешить близкого вам человека?» Глупый вопрос, ведь я не знаю, способен ли я, это должны сказать те, кого я утешал или же пытался утешить. Я спросил Нину, мол, как я ей в утешении, могу ли я развеять ее печали…

Они сидели в кафе, за столиком под зонтиком, не спасающим от слепящего солнца. Нина не переставала щуриться, недовольно моргать. В удивительно жаркое лето, в лучах солнца, Нина пила горячий кофе. Перелистывала «Крысолова».

– Она расхохоталась мне в лицо, – сказал наконец Даниил. – И сказала бесчувственно, бесстрастно: «Нет. Ты, конечно, стараешься, но твои попытки делают только хуже. Так что пиши: н-е-т». Ночью я собрал вещи и уехал навсегда, не попрощавшись, без записки. Я оставил смехотворную сумму денег – такую, на которую нельзя жить, но можно красиво уйти из жизни. Я не знаю, где она сейчас, жива ли она… Я ужасный человек, эгоист, эгоист!

Слезы хлынули из его глаз. Петр Николаевич сидел молча, насупившись, теребя засаленные подтяжки.

– Да, ты поступил эгоистично, оставив женщину с суицидальными наклонностями в чужой стране без денег, – ответил он с расстановкой, – но не мне тебя судить. В моих глазах ты герой и глупец, раз терпел ее столько лет. Ты поступил правильно. Давно надо было разорвать нити, связывающие вас. Так лучше для вас обоих. Ну, для тебя точно.

– Вы не осуждаете меня? – поразился Даниил. Слезы продолжали течь из его глаз. Но не от чувства. По привычке.

– Надо быть либо полным кретином, не знающим, как устроена жизнь, либо женщиной, чтобы осуждать тебя. Ты ведь не был счастлив. Ты терпел ее через силу. Только представь, какой была бы твоя жизнь, если бы ты не бросил ее? Был бы ты счастлив? Нет. Ты, Даня, до сих избегал бы ее, прятался в любых темных углах, вероятно, спутался бы не с той компанией, только бы домой не возвращаться.

Мне семьдесят шесть лет, и знаешь, что я усвоил за столько лет? Человека нельзя изменить. Вот нельзя и все. Это невозможно. Сколько ни пытайся, человека не изменить. Если твоей Нине нравится ни во что тебя не ставить и жаловаться на жизнь, лежа на диване, она не изменится. Никогда. Люди не меняются, если это им не выгодно. Любовь – это не самопожертвование и не готовность исправиться, подстроиться друг к другу, нет. Любовь – это совместимость, не больше. Не веришь?