Пусть будет гроза

– Когда мы смотрим на вигвам, то видим кучу шестов, сведенных к центру и соединенных вершинами. Каждый шест – особенный, потому что все они сделаны из разных пород дерева. И веревка, которая связывает шесты, тоже особенная. Эта веревка – символ Туннашила Банан Танна — Великой Тайны, Великого Духа. Именно Великий Дух следит за тем, чтобы шесты были крепко соединены и конструкция оставалась прочной. Снаружи вигвам накрыт тканью. Она олицетворяет честь, уважение и любовь, которую индейцы испытывают к Банан Танна. А колышки, воткнутые в землю, чтобы ткань была туго натянута, – это дети, они наполовину еще в земле, а наполовину уже снаружи.

Мне очень понравилось сравнение колышков с детьми. А еще больше мне нравилось, как Ратсо рассказывает. В его исполнении каждый рассказ становился сказкой или даже философской притчей. У него был низкий и очень серьезный голос. Как у учителя. Но у учителя интересного. Лично я был совершенно не против провести с ним шесть часов в одной машине. Не то что с миссис Перселл или той, другой идиоткой – училкой биологии. С таким учителем, как Ратсо, любой школьник согласился бы встать на рассвете, огрести в лицо тонны ледяного ветра и просидеть до четырех часов дня, будто приклеившись к деревянному стульчику.

– Как ты сказал? Вантан ТансаТ — уточнил я.

Мне хотелось рассказать об этом маме, когда мы вернемся из путешествия. Я был уверен, что ей понравится эта история. Колышки, которые частично уже снаружи, а частично еще в земле, и поэтому их сравнивают с детьми, – для психоаналитика это же полный восторг!

– Нет, Вакан Танка, в переводе «Великий Дух». Да что с тебя взять, Васичу — он и есть Васичу\ — вдруг, мрачно усмехнувшись, бросил он.

– Я догадываюсь, что это слово не комплимент, – сказал я.

– Вообще-то нет. Но в то же время оно в некотором смысле правда.

– Какая еще правда?

– Что вы – воры.

– Васичу означает «вор»?

– Не совсем. В нашем племени так называют белых людей – Васичу. Но если разобрать слово на части, «васи» означает «жир», а «ичу» – «брать» или «воровать». Вы – похитители жира.

– Жира? Мы у вас жир украли?

– Да нет же, это такая метафора! Не может быть, чтобы ты ее не знал, – сказал он и громко фыркнул.

У него вокруг рта остался майонез, а к правой щеке прилип кусочек ветчины.

– Вы, белые, украли наши земли, наших животных, наши деньги, – продолжал он. – То, что произошло в Пайн-Ридже, да и во многих других индейских резервациях в этой стране, – самая ужасная катастрофа с точки зрения коренного населения Соединенных Штатов. Земли, вода, охота, рыбалка, здоровье, образование, религиозные свободы – за все это мы теперь должны бороться, и всё это у нас воруют. По мне, все это до того… несправедливо, и знаешь, знаешь… Происходят настоящие трагедии. А ведь были заключены договоры, только вы их никогда не соблюдали. И вот к чему мы пришли. Скатились в абсолютную нищету.

– А, вот почему у тебя такая надпись на футболке? «Уважай условия договора».

– Да, она мне очень нравится. Решил, что сегодня надо ее надеть. Ну, понимаешь, именно сегодня.

– Понимаю.

Я был впечатлен. По сравнению с упорядоченной логикой Ратсо мои мысли напоминали хаотический поток воздуха, и я пообещал себе, что стану внимательнее относиться к людям и к тому, что происходит вокруг.

Я – воспоминание

Движение на трассе 83 стало напряженнее, и вокруг нас было теперь еще больше нервных людей за рулем. Их всех бесила наша «вольво». Я видел, что и Ратсо все больше раздражается.

– И что дальше? – закричал он на водителя, показавшего ему средний палец. – Думаешь, я могу ехать быстрее? Нет, ну идиот! А поеду-ка я еще медленнее, что ты на это скажешь?!

Я представил себе, как в идеальном мире оба водителя остановились бы сейчас на обочине, вышли из машин и другой шофер, конечно, сразу бы убежал, испугавшись габаритов

Ратсо. Да, в определенных обстоятельствах у меня включалось кинематографическое зрение.

Я взглянул на запястье: было почти два. Мы ехали уже шесть часов. Просто невероятно – я и не заметил, как время пролетело. А ведь с рождения всей душой ненавидел долгие поездки на машине. Мама прикрикивала на меня, когда я принимался канючить: «Мы скоро приедем?» или «Долго еще?». Правда, вопросы эти я задавал буквально каждые десять минут. Родители говорили: «Мозес, врагу не пожелаешь оказаться с тобой в одной машине!» Знали бы они, какими провидческими окажутся их слова. При мысли об этом у меня аж в глазах потемнело.

– Что с тобой? Ты вдруг как-то побледнел, – встревожился Ратсо.

– Да нет, ничего, кое-что вспомнил. Уже прошло, все нормально.

– Сломанный Стебель, я не верю.

– Во что не веришь?

– В то, что у тебя все нормально. Остановить машину?

– Да ты чего! Мы же не можем ехать тыщу лет! Мне уже начинает надоедать твое корыто!

– Ты весь как-то напрягся, я вижу.

– Да нет же. Просто со мной в машине бывает небезопасно.

– В каком смысле? У тебя ведь даже прав нет, ты за рулем ни разу в жизни не сидел.